Изложениe: «Живое пламя» — (Носов Е.). Живое пламя

Носов Е. И. относится к числу писателей-фронтовиков. Восемнадцатилетним юношей он отправился на войну, участвовал в масштабных сражениях, был ранен. До конца жизни не смог Евгений Иванович забыть ужасов пережитого. «Дело в нашей памяти», - писал он спустя годы. Он очень хорошо знал цену победе, достигнутой народом в самой кровопролитной войне. И пусть писал он об этом немного, каждое созданное произведение пронизано болью за тех, кто пожертвовал жизнью для спасения родной страны, кто осиротел и раньше времени познал страшную действительность.

Прошлое и настоящее соединилось в небольшом по объему повествовании о, казалось бы, обычных садовых цветах - маках, напоминающих своим цветением, как подчеркивает Е. Носов, живое пламя.

Сюжет произведения прост и на первый взгляд не имеет никакого отношения к войне. Писатель, он же рассказчик, снимает комнату у немолодой уже одинокой женщины, тети Оли. Она живет в тихом стареньком доме, хранящем память о ее сыне. И комната его сохранилась в том виде, в каком была при хозяине.

По весне тетя Оля собралась засеять клумбу под окном. Доставала из пакетиков и узелков семена цветов-аристократов, радующих глаз своей красотой в течение всего лета. На вопрос писателя о том, почему она не сеет маки, ответила, что проку от них мало. Цветут недолго: раскроют бутоны всего на пару дней и затем опадают. Лишь «колотушки» от них остаются, которые весь вид портят. Но рассказчик все же сыпанул тайком от хозяйки щепотку маковых зерен в центр клумбы. Так начинает Носов «Живое пламя». Краткое содержание рассказа ведет читателя к главной сюжетной линии, действующим лицом которой является обычный «овощ» - как называет мак в начале повествования тетя Оля.

Кульминация

Прошло время. Семена проросли, и вскоре клумба должна была зацвести буйным цветом. Писателю пришлось уехать на пару недель. После возвращения он не узнал сад. Разросшиеся цветы преобразили клумбу до неузнаваемости. Казалось, ничего прекраснее этой картины с маттиолами, анютиными глазками, львиными зевами и другими заморскими гостями уже быть не может. А в центре клумбы, среди пышных красавиц и сплошных зеленых ковриков, выбросили три бутона маки. Так продолжает рассказ Носов.

«Живое пламя» появилось на клумбе следующим утром, когда распустились маки. Этот день стал настоящим открытием для тети Оли и ее постояльца. Яркие, свежие лепестки цветков затмили своим великолепием всех «благородных» соседей. Они слепили глаз и «горели» два дня, а следующим вечером опали так же быстро, как зацвели. И все вокруг сразу осиротело и поблекло…

Скоротечная, но яркая жизнь

Удивительно описывает цветение маков Е. И. Носов. «Живое пламя» - название, которое выбрано для рассказа неслучайно. Яркие цветки распустившихся и раскачивавшихся маков действительно напоминали зажженный факел. Два дня они то вспыхивали на клумбе «трепетно-ярким огнем», то вдруг «наливались густым багрянцем». Создавалось впечатление, что стоит к ним дотронуться, и они обожгут руку. Большую смысловую нагрузку в этом плане несут глаголы: сначала пламенели, затем осыпались и погасли.

Контрастное описание «цветочной аристократии» и обычных маков помогает автору подчеркнуть незначительность первых и силу, величие последних.

Жизнь короткая, «зато без оглядки прожита»

Лепестки опали - и тетя Оля, стоявшая у клумбы, вдруг вся сгорбилась и со словами «и у людей так бывает» тут же поторопилась уйти. Вспомнила она о погибшем на войне сыне, боль о котором ее никогда не покидала. Так подводит читателя к основной идее произведения Е. Носов. «Живое пламя», краткое содержание которого на самом деле не сводится только к описанию истории с маками, еще и рассказывает о героическом подвиге простого воина, о готовности пожертвовать собой ради других. Таким был сын героини, военный летчик Алексей. Его жизнь оборвалась в самом расцвете, когда он на своем крохотном ястребке бесстрашно вступил в бой с бомбардировщиком противника. Очень короткая, но героическая жизнь. Такая, какая была у многих защитников отечества в военные годы.

Финал рассказа

Вскоре писатель съехал с квартиры. Но он часто навещал тетю Олю, в саду которой теперь каждое лето алел большой ковер из маков. Удивительная картина всякий раз открывалась гостю. На смену осыпающимся цветкам поднимались все новые бутоны, которые вскоре зажигали свои лепестки, не давая погаснуть этому вечному огню. Так завершает свое произведение Евгений Носов. Живое пламя из цветов символизирует в нем человеческую память. Для тети Оли это память о ее погибшем сыне. Для всех жителей страны это сохранение имен миллионов людей, отдавших себя в разное время великой цели - победе над врагом и освобождению Родины. Это и есть та прочная нравственная основа, на которой держится все человечество.

Изображение войны в рассказе

В произведении Носов Е. И. не дает описаний боев, бомбардировок и других героических сцен. Однако нескольких предложений, в которых говорится об Алексее, достаточно, чтобы понять чувства матери, испытывающей одновременно горечь от потери единственного сына и гордость за него.

Жить с пользой для других. Не бояться трудностей и смело идти вперед. Сделать так, чтобы собственная жизнь не стала для окружающих просто безликим существованием. Об этом заставляет задуматься читателя Е. Носов («Живое пламя»).

Живое пламя

Тетя Оля заглянула в мою комнату, опять застала за бумагами и, повысив голос, повелительно сказала:

– Будет писать-то! Поди проветрись, клумбу помоги разделать. – Тетя Оля достала из чулана берестяной короб. Пока я с удовольствием разминал спину, взбивая граблями влажную землю, она, присев на завалинку и высыпав себе на колени пакетики и узелки с цветочными семенами, разложила их по сортам.

– Ольга Петровна, а что это, – замечаю я, – не сеете вы на клумбах маков?

– Ну, какой из мака цвет! – убежденно ответила она. – Это овощ. Его на грядках вместе с луком и огурцами сеют.

– Что вы! – рассмеялся я. – Еще в какой-то старинной песенке поется:

А лоб у нее, точно мрамор, бел, А щеки горят, будто маков цвет.

– Цветом он всего два дня бывает, – упорствовала Ольга Петровна. – Для клумбы это никак не подходит, пыхнул – и сразу сгорел. А потом все лето торчит эта самая колотушка, только вид портит.

Но я все-таки сыпанул тайком щепотку мака на самую середину клумбы. Через несколько дней она зазеленела.

– Ты маков посеял? – подступилась ко мне тетя Оля. – Ах озорник ты этакий! Так уж и быть, тройку оставила, тебя пожалела. Остальные все выполола.

Неожиданно я уехал по делам и вернулся только через две недели. После жаркой, утомительной дороги было приятно войти в тихий старенький домик тети Оли. От свежевымытого пола тянуло прохладой. Разросшийся под окном жасминовый куст ронял на письменный стол кружевную тень.

– Квасу налить? – предложила она, сочувственно оглядев меня, потного и усталого. – Алеша очень любил квас. Бывало, сам по бутылкам разливал и запечатывал.

Когда я снимал эту комнату, Ольга Петровна, подняв глаза на портрет юноши в летной форме, что висит над письменным столом, спросила:

– Не мешает?

– Что вы!

– Это мой сын Алексей. И комната была его. Ну, ты располагайся, живи на здоровье…

Подавая мне тяжелую медную кружку с квасом, тетя Оля сказала:

– А маки твои поднялись, уже бутоны выбросили.

Я вышел посмотреть на цветы. Клумба стала неузнаваемой. По самому краю расстилался коврик, который своим густым покровом с разбросанными по нему цветами очень напоминал настоящий ковер. Потом клумбу опоясывала лента маттиол – скромных ночных цветков, привлекающих к себе не яркостью, а нежно-горьковатым ароматом, похожим на запах ванили. Пестрели куртинки желто-фиолетовых анютиных глазок, раскачивались на тонких ножках пурпурно-бархатные шляпки парижских красавиц. Было много и других знакомых и незнакомых цветов. А в центре клумбы, над всей этой цветочной пестротой, поднялись мои маки, выбросив навстречу солнцу три тугих, тяжелых бутона. Распустились они на другой день.

Тетя Оля вышла поливать клумбу, но тотчас вернулась, громыхая пустой лейкой.

– Ну, иди, смотри, зацвели.

Издали маки походили на зажженные факелы с живыми, весело полыхающими на ветру языками пламени. Легкий ветер чуть колыхал, а солнце пронизывало светом полупрозрачные алые лепестки, отчего маки то вспыхивали трепетно-ярким огнем, то наливались густым багрянцем. Казалось, что стоит только прикоснуться – сразу опалят!

Маки слепили своей озорной, обжигающей яркостью, и рядом с ними померкли, потускнели все эти парижские красавицы, львиные зевы и прочая цветочная аристократия.

Два дня буйно пламенели маки. И на исходе вторых суток вдруг осыпались и погасли. И сразу на пышной клумбе без них стало пусто. Я поднял с земли еще совсем свежий, в капельках росы, лепесток и расправил его на ладони.

– Вот и все, – сказал я громко, с чувством еще неостывшего восхищения.

– Да, сгорел… – вздохнула, словно по живому существу, тетя Оля. – А я как-то раньше без внимания к маку-то этому. Короткая у него жизнь. Зато без оглядки, в полную силу прожита. И у людей так бывает…

Тетя Оля, как-то сгорбившись, вдруг заторопилась в дом.

Мне уже рассказывали о ее сыне. Алексей погиб, спикировав на своем крошечном «ястребке» на спину тяжелого фашистского бомбардировщика.

Я теперь живу в другом конце города и изредка заезжаю к тете Оле. Недавно я снова побывал у нее. Мы сидели за летним столиком, пили чай, делились новостями. А рядом на клумбе полыхал большой костер маков. Одни осыпались, роняя на землю лепестки, точно искры, другие только раскрывали свои огненные языки. А снизу, из влажной, полной жизненной силы земли, подымались все новые и новые туго свернутые бутоны, чтобы не дать погаснуть живому огню.

Тетя Оля заглянула в мою комнату, опять застала за бумагами и, повысив голос, повелительно сказала:

Будет писать-то! Поди проветрись, клумбу помоги разделать. Тетя Оля достала из чулана берестяной короб. Пока я с удовольствием разминал спину, взбивая граблями влажную землю, она, присев на завалинку и высыпав себе на колени пакетики и узелки с цветочными семенами, разложила их по сортам.

Ольга Петровна, а что это, - замечаю я, - не сеете вы на клумбах маков?

Ну, какой из маков цвет! - убежденно ответила она. - Это овощ. Его на грядках вместе с луком и огурцами сеют.

Что вы! - рассмеялся я. - Еще в какой-то старинной песенке поется:

А лоб у нее, точно мрамор, бел. А щеки горят, будто маков цвет.

Цветом он всего два дня бывает, - упорствовала Ольга Петровна. - Для клумбы это никак не подходит, пыхнул и сразу сгорел. А потом все лето торчит эта самая колотушка и только вид портит.

Но я все-таки сыпанул тайком щепотку мака на самую середину клумбы. Через несколько дней она зазеленела.

Ты маков посеял? - подступилась ко мне тетя Оля. - Ах озорник ты этакий! Так уж и быть, тройку оставить, тебя пожалела. А остальные все выполола.

Неожиданно я уехал по делам и вернулся только через две недели. После жаркой, утомительной дороги было приятно войти в тихий старенький домик тети Оли. От свежевымытого пола тянуло прохладой. Разросшийся под окном жасминовый куст ронял на письменный стол кружевную тень.

Квасу налить? - предложила она, сочувственно оглядев меня, потного и усталого. - Алешка очень любил квас. Бывало, сам по бутылкам разливал и запечатывал

Когда я снимал эту комнату, Ольга Петровна, подняв глаза на портрет юноши в летной форме, что висит над письменным столом, спросила:

Не помешает?

Это мой сын Алексей. И комната была его. Ну, ты располагайся, живи на здоровье.

Подавая мне тяжелую медную кружку с квасом, тетя Оля сказала:

А маки твои поднялись, уже бутоны выбросили. Я пошел посмотреть на цветы. Клумба стояла неузнаваемой. По самому краю расстилался коврик, который своим густым покровом с разбросанными по нему цветами очень напоминал настоящий ковер. Потом клумбу опоясывала лента маттиол - скромных ночных цветков, привлекающих к себе не яркостью, а нежно-горьковатым ароматом, похожим на запах ванили. Пестрели куртинки желто-фиолетовых анютиных глазок, раскачивались на тонких ножках пурпурно-бархатные шляпки парижских красавиц. Было много и других знакомых и незнакомых цветов. А в центре клумбы, над всей этой цветочной пестротой, поднялись мои маки, выбросив навстречу солнцу три тугих, тяжелых бутона.

Распустились они на другой день.

Тетя Оля вышла поливать клумбу, но тотчас вернулась, громыхая пустой лейкой.

Ну, иди смотри, зацвели.

Издали маки походили на зажженные факелы с живыми, весело полыхающими на ветру языками пламени Легкий ветер чуть колыхал, солнце пронизывало светом полупрозрачные алые лепестки, отчего маки то вспыхивали трепетно-ярким огнем, то наливались густым багрянцем. Казалось, что, стоит только прикоснуться - сразу опалят!

Маки слепили своей озорной, обжигающей яркостью, и рядом с ними померкли, потускнели все эти парижские красавицы, львиные зевы и прочая цветочная аристократия.

Два дня буйно пламенели маки. А на исходе вторых суток вдруг осыпались и погасли. И сразу на пышной клумбе без них стало пусто.

Я поднял с земли еще совсем свежий, в капельках росы, лепесток и расправил его на ладони.

Вот и все, - сказал я громко, с чувством еще не остывшего восхищения.

Да, сгорел... - вздохнула, словно по живому существу, тетя Оля. - А я как-то раньше без внимания к маку-то этому Короткая у него жизнь. Зато без оглядки, в полную силу прожита. И у людей так бывает...

Тетя Оля, как-то сгорбившись, вдруг заторопилась в дом.

Мне уже рассказывали о ее сыне. Алексей погиб, спикировав на своем крошечном "ястребке" на спину тяжелого фашистского бомбардировщика...

Я теперь живу в другом конце города и изредка заезжаю к тете Оле. Недавно я снова побывал у нее. Мы сидели за летним столиком, пили чай, делились новостями. А рядом на клумбе полыхал большой ковер маков. Одни осыпались, роняя на землю лепестки, точно искры, другие только раскрывали свои огненные языки. А снизу, из влажной, полной жизненной силы земли, подымались все новые и новые туго свернутые бутоны, чтобы не дать погаснуть живому огню.

В этом рассказе сам автор как будто снимает комнату у пожилой женщины. В комнате, которвя отведена для жильца, висит фотография молодого человека в костюме летчика. Хозяйка спрашивает - не помешает ли портрет жильцу. Но рассказчик ничего против не имеет. Тогда она (тетя Оля) объясняет, что это была комната ее сына, а тот погиб юношей. Чувствуется, как страдает женщина.

К своему жильцу женщина начинает через некоторое время относиться с материнской заботой. Например, она советует ему не сидеть все время за книжками, а больше гулять. И вот он замечает, что тетя Оля делает клумбу, цветы сажает всякие "модные". И рассказчик гооврит, что ему по душе просто маки - так они ярко и красиво цветут. Однако хозяйка смеется, ведь мак - "овощ". Его семена добавляют, например, в сдобу. И цветет-то он несколько дней, а когда лепестки опадут, то до осени посреди клумбы торчит некрасивая "колотушка" - стебель с семенами.

Не стал спорить с женщиной молодой человек. Однако все же сыпанул в середину клумбы горсточку семян мака.
Через несколько недель хозяйка заметила странную поросль на клумбе, тем более что в самом центре. Конечно, она догадалась, чьих рук это дело. И даже упрекнула молодого жильца за такую шутку. Но все-таки не стала выпалывать ростки.

Прошло недолгое время, мак зацвёл. И, как говорится в рассказе, все цветочные красотки на клумбе померкли перед ним. Такие яркие у мака лепестки, играющие на солнце, легкие! Больше всего они похожи на пламя... Притихла тетя Оля. Пришлось ей признать красоту простого мака. И даже когда облетели лепестки, и мак остался "некрасивым", женщина не вернулась к своему прежнему мнению.

Жилец съехал от нее по жизненным обстоятельствам. Однако иногда еще с удовольствием заходит в гости. И вот через год рассказчик заметил, что на той самой клумбе больше нет садовых цветов, а только "полудикий" мак. И пламя его не угасает, потому что одни цветы осыпаются, но другие расцветают. Красиво, на самом деле. Клумба превратилась в вечный огонь.

Здесь проводится аналогия с жизнью сына тети Оли. Он прожил героическую, яркую и короткую жизнь. Теперь от него только фотография, как стебель от мака. Может, был бы в живых ее сын, спрячься он от жизни и работы... Но был бы ли он счастлив так? И женщина это почувствовала.

Рассказ учит ценить не столько долготу, протяженность чего-то, стандарты красоты и жизни, но яркость ее, жизнь в моменте.

Картинка или рисунок Живое пламя

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Санаев Похороните меня за плинтусом

  Повесть, созданная П. Санаевым в 1994 году, претендует на автобиографическую. Основная суть фрагментов из детства, рассказанных второклассником Савельевым Сашей

Страница 8 из 28

ЖИВОЕ ПЛАМЯ

Т етя Оля заглянула в мою комнату, опять застала за бумагами и, повысив голос, повелительно сказала:

- Будет писать-то! Поди проветрись, клумбу помоги разделать. - Тетя Оля достала из чулана берестяной короб. Пока я с удовольствием разминал спину, взбивая граблями влажную землю, она, присев на завалинку и высыпав себе на колени пакетики и узелки с цветочными семенами, разложила их по сортам.

Ольга Петровна, а что это, - замечаю я, - не сеете вы на клумбах маков?

Ну, какой из мака цвет! - убежденно ответила она. - Это овощ. Его на грядках вместе с луком и огурцами сеют.

Что вы! - рассмеялся я. - Еще в какой-то старинной песенке поется:
А лоб у нее, точно мрамор, бел,
А щеки горят, будто маков цвет.

Цветом он всего два дня бывает, - упорствовала Ольга Петровна. - Для клумбы это никак не подходит, пыхнул и сразу сгорел. А потом все лето торчит эта самая колотушка, только вид портит.

Но я все-таки сыпанул тайком щепотку мака на самую середину клумбы. Через несколько дней она зазеленела.

Ты маков посеял? - подступилась ко мне тетя Оля. - Ах озорник ты этакий! Так уж и быть, тройку оставила, тебя пожалела. Остальные все выполола.

Неожиданно я уехал по делам и вернулся только через две недели. После жаркой, утомительной дороги было приятно войти в тихий старенький домик тети Оли. От свежевымытого пола тянуло прохладой. Разросшийся под окном жасминовый куст ронял на письменный стол кружевную тень.

Квасу налить? - предложила она, сочувственно оглядев меня, потного и усталого. - Алеша очень любил квас. Бывало, сам по бутылкам разливал и запечатывал.

Когда я снимал эту комнату, Ольга Петровна, подняв глаза на портрет юноши в летной форме, что висит над письменным столом, спросила:

Не мешает?

Это мой сын Алексей. И комната была его. Ну, ты располагайся, живи на здоровье…

Подавая мне тяжелую медную кружку с квасом, тетя Оля сказала:

А маки твои поднялись, уже бутоны выбросили.

Я вышел посмотреть на цветы. Клумба стала неузнаваемой. По самому краю расстилался коврик, который своим густым покровом с разбросанными по нему цветами очень напоминал настоящий ковер. Потом клумбу опоясывала лента маттиол - скромных ночных цветков, привлекающих к себе не яркостью, а нежно-горьковатым ароматом, похожим на запах ванили. Пестрели куртинки желто-фиолетовых анютиных глазок, раскачивались на тонких ножках пурпурно-бархатные шляпки парижских красавиц. Было много и других знакомых и незнакомых цветов. А в центре клумбы, над всей этой цветочной пестротой, поднялись мои маки, выбросив навстречу солнцу три тугих, тяжелых бутона.

Распустились они на другой день.

Тетя Оля вышла поливать клумбу, но тотчас вернулась, громыхая пустой лейкой.

Ну, иди, смотри, зацвели.

Издали маки походили на зажженные факелы с живыми, весело полыхающими на ветру языками пламени. Легкий ветер чуть колыхал, а солнце пронизывало светом полупрозрачные алые лепестки, отчего маки то вспыхивали трепетно-ярким огнем, то наливались густым багрянцем. Казалось, что стоит только прикоснуться - сразу опалят!

Маки слепили своей озорной, обжигающей яркостью, и рядом с ними померкли, потускнели все эти парижские красавицы, львиные зевы и прочая цветочная аристократия.

Два дня буйно пламенели маки. И на исходе вторых суток вдруг осыпались и погасли. И сразу на пышной клумбе без них стало пусто. Я поднял с земли еще совсем свежий, в капельках росы, лепесток и расправил его на ладони.

Вот и все, - сказал я громко, с чувством еще не остывшего восхищения.

Да, сгорел… - вздохнула, словно по живому существу, тетя Оля. - А я как-то раньше без внимания к маку-то этому. Короткая у него жизнь. Зато без оглядки, в полную силу прожита. И у людей так бывает…

Тетя Оля, как-то сгорбившись, вдруг заторопилась в дом.

Мне уже рассказывали о ее сыне. Алексей погиб, спикировав на своем крошечном «ястребке» на спину тяжелого фашистского бомбардировщика.

Я теперь живу в другом конце города и изредка заезжаю к тете Оле. Недавно я снова побывал у нее. Мы сидели за летним столиком, пили чай, делились новостями. А рядом на клумбе полыхал большой костер маков. Одни осыпались, роняя на землю лепестки, точно искры, другие только раскрывали свои огненные языки. А снизу, из влажной, полной жизненной силы земли, подымались все новые и новые туго свернутые бутоны, чтобы не дать погаснуть живому огню.