Лев толстой - от ней все качества.
Марфа. Где рано. Акимыч вернулся же. А еще позже нашего поехал, а нашего все нет. Мыкаешься, мыкаешься, а только и радости.
Акулина. Акимыч на место ставил, а наш на базаре.
Марфа. Не думалось бы, кабы один. А то с Игнатом поехал. А как с толстомордым кобелем этим, прости господи, сойдется, добра не бывать. Не миновать напьются. День-деньской бьешься, бьешься. Все на тебе. Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что трепись с утра до ночи.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Отворяется дверь. Входит десятский Тарас и оборванный прохожий.
Тарас. Здорово живете. Вот вам постояльца привел.
Прохожий (кланяется). Хозяевам мое почтение.
Марфа. Что больно часто к нам ставишь. У нас в середу ночевал. Все к нам да к нам. К Степаниде бы ставил. У них и ребят нет. А я с своими не разберусь. А ты все к нам да к нам.
Тарас. По череду ставим.
Марфа. Ты говоришь - по череду. У меня ребята. Да и хозяина нет.
Тарас. Переночует. Места не пролежит.
Акулина (к прохожему). Проходи, садись, гостем будешь.
Прохожий. Приношу благодарность. Покушать бы, если бы можно.
Марфа. Ничего не видамши сейчас и покушать. Что ж, разве по деревне не прошел?
Прохожий (вздыхает). По званию своему не привычен я. А так как продухтов своих не имеем...
Акулина встает, достает хлеб, отрезает и подает прохожему.
(Берет хлеб.) Мерси. (Сидит на коннике и жадно ест.)
Тарас. Михайла-то где же?
Марфа. Да в городу. Сено повез. Пора бы вернуться, а все нет. Вот и думается, как бы чего не случилось.
Тарас. Чего же случится?
Марфа. Как чего? Хорошего не увидишь, а худого только и жди. А то как из дома уехал, ему и горюшка
мало. Вот и теперь того и жду, что пьяный вернется.
Акулина (садится за прялку; к Тарасу и указывая на Марфу). Нет того, чтоб помолчать. Я и то говорю. У нашей сестры обо всем докука.
Марфа. Кабы он один, не думалось бы. А то с Игнатом поехали.
Тарас (усмехается). Ну, Игнат Иваныч точно что насчет выпивки дюже охотлив.
Акулина. Что ж, не видал он Игната? Игнат сам по себе, а он сам по себе.
Марфа. Тебе, матушка, хорошо говорить. А ведь его гульба-то вот где (показывает на шею). Пока тверез, грешить не стану, а пьяный - сама знаешь каков. Слова не скажи. Все не так.
Тарас. Да ведь и ваша сестра тоже. Человек выпил. Ну что ж, дай покуражится, выспится, опять все чередом пойдет. А ваша сестра тут-то и перечит.
Марфа. Что хошь делай. Если пьяный, все не по нем.
Тарас. Да ведь все надо понимать. Нашему брату тоже нельзя другой раз не выпить. Ваше дело бабье - домашнее, а нашему брату нельзя - али по делу, али в компании. Ну и выпьет, авось беды нет.
Марфа. Да тебе хорошо говорить, а нашей сестре трудно. Ох, трудно. Кабы вашего брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть, накормить, все на нашей сестре,- а чуть что не по нем, сейчас. Особенно выпивши. Ох, житье наше бабье...
Прохожий (прожевывая). Это правильно. От ней все качества, значит, все катастрофы жизни от алкогольных напитков.
Тарас. Видно, она-то и тебя с пофей сбила.
Прохожий. Она не она, а тоже и от ней пострадал - кальера жизни моей могла бы совсем иная быть, кабы не она.
Тарас. А на мой разум, если пить ее с умом, вреда от ней нет никакого.
Прохожий. А я так скажу, что в ней такая сила енерции имеется, что она может вполне испортить человека.
Марфа. Я и говорю: ты хлопочи, старайся, и одна тебе утеха, что изругает да изобьет, как собаку.
Прохожий. Мало того. Есть такие люди, субъекты, значит, что вовсе от ней рассудка лишаются и поступки совсем несоответствующие производят. Пока не пьет, что хошь давай ему, ничего чужого не возьмет, а как выпил, что ни попади под руку тащит. И били сколько, и в тюрьме сидел. Пока не пью, все честно, благородно, а как выпью, как выпьет, значит, субъект этот, сейчас и тащит что попало.
Акулина. А я думаю, все от себе.
Прохожий. В себе-то в себе, пока здоров, а это болезнь такая.
Тарас. Ну уж и болезнь! пробрать бы его как должно, и болесть эта живо прошла бы. Прощавайте пока что. (Уходит.)
Марфа обтирает руки и хочет уходить.
Акулина (смотрит на прохожего, видит, что он съел хлеб). Марфа, а Марфа. Отрежь ему еще.
Марфа. Ну его. Пойти самовар поглядеть. (Уходит.)
Акулина встает, идет к столу, вынимает хлеб, отрезает ломоть и дает прохожему.
Прохожий. Мерси. Очень уж аппетит мог возыметь.
Акулина. Из мастеровых будешь?
Прохожий. Я-то? Машинистом был.
Акулина. Что ж, много получал?
Прохожий. И пятьдесят и семьдесят получал.
Акулина. Легкое ли дело. Так как же так сбился?
Прохожий. Сбился? Не я один. Сбился, потому что времена нынче такие, что честному человеку прожить нельзя.
Марфа (вносит самовар). О господи. Все нет. Не миновать - пьяный приедет. Чует мое сердце.
Акулина. И впрямь не закутил ли?
Марфа. То-то и оно-то. Одна бьешься, бьешься, и меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, все на мне.
В люльке кричит.
Парашка, качай малого-то. Ох, житье наше бабье. А напьется, все нехорошо. Скажи не по нем слово...
Акулина (заваривает чай). И чай последний. Наказывала привезти?
Марфа. Как же. Хотел привезть. Привезет он? Разве станет об доме думать? (Ставит на стол самовар.)
Прохожий отходит от стола.
Акулина. А ты что ж от стола ушел? Чай пить будем.
Прохожий. Приношу благодарность за гостеприимное радушие. (Бросает цигарку и подходит к столу.)
Марфа. Сам-то из каких будешь, из крестьян али еще из каких?
Прохожий. Я, мать, ни из крестьян, ни из дворян. Обоюдоострого сословия.
Марфа. Это к чему же? (Подает ему чашку.)
Прохожий. Мерси. А к тому, что мне отцом польский граф был, а кроме его, еще многие были, и матерей тоже две было. Вообще биография моя затруднительная.
Марфа. Пейте еще. Что ж, в ученье был?
Прохожий. Ученье мое тоже необстоятельное было. В кузню отдала меня не мать, а восприемница. Кузнец, значит, первым моим пердагогом был. И пердагогия его в том заключалась, что бил меня этот самый кузнец так, что не столько по наковальне бил, сколько по несчастной голове моей. Однако, сколько ни бил, не мог лишить меня талантов. Попал потом к слесарю. И тут оценен я был и дошел до дела, первым мастером стал. Знакомства с образованными людьми имел, во фракции находился. Умственную словесность мог усвоить. И жизнь могла быть возвышенная, так как владел талантами аграмадными.
Акулина. Известное дело.
Прохожий. А тут завируха вышла, деспотический гнет народной жизни, и в тюрьму попал, в заключение свободы, значит.
Марфа. За что же?
Прохожий. За права.
Марфа. За какие же это права?
Прохожий. За какие права? А такие права, чтоб буржуй не мог вечно 1 праздновать, а трудящийся пролетарий мог получать вознаграждение труда.
1 В подлиннике: верно.
Акулина. И насчет земли, значит?
Прохожий. А то как же. Тоже и в аграмарном вопросе.
Акулина. Дал бы господь, царица небесная. Уж больно теснота одолела. Ну, а как же теперь?
Прохожий. Теперь как? теперь я до Москвы. Приду к эксплотатору. Что ж делать, покорюсь, скажу: в какую хошь работу, только возьми.
Акулина. Что ж, пейте еще.
Прохожий. Благодарю - мерси, значит.
Слышен в сенях шум и говор.
Акулина. Вот и Михайла, как раз к чаю.
Марфа (встает). Ох, горе мое. С Игнатом. Пьян, значит.
Вваливаются Михайла и Игнат, оба пьяные.
Игнат. Здорово живете? (Молится на образ.) А вот мы, едрена палка, как раз к самовару поспели. Мы к обедни, ан отпели, мы к обеду, ан отъели, мы в кабак, ан только так. Ха, ха, ха. Вы нам чайку, а мы вам винца. Так, что ль? (Хохочет.)
Михайла. Этот щеголь-то отколе? (Вынимает из-за пазухи бутылку, ставит на стол.) Давай чашки.
Акулина. Что ж, хорошо съездил?
Игнат. Уж чего, едрена палка, лучше, и попили, и погуляли, и домой привезли.
Михайла (наливает чашки и подвигает матери, а потом и прохожему). Пей и ты.
Прохожий (берет чашку). Приношу чувствительную благодарность. Будьте здоровы. (Выпивает.)
Игнат. Молодчина, как хлобыснул, должно ученый, едрена палка. С голодухи-то, я чай, по жилкам пошла. (Наливает еще.)
Прохожий (пьет, к Михаиле и Игнату). Желаю успеха во всех предприятиях.
Акулина (Михаиле). Что ж, за дорого продал?
Игнат. Дорого ли не дорого. Все пропили, едрена палка. Правда, Михайла?
Михайла. А то как же. Что ж на них смотреть. В кои-то веки и погулять можно.
Марфа. Что куражишься-то. Хорошего мало. Дома есть нечего, а ты вон что...
Михайла. Марфа! (Угрожающе.)
Марфа. Что Марфа? Знаю, что Марфа. Ах, не смотрели бы мои глаза, бессовестный.
Михайла. Марфа, смотри!
Марфа. Нечего смотреть, и смотреть не хочу.
Михайла. Разливай вино, подноси гостям.
Марфа. Тьфу, пес лупоглазый, и говорить с тобой не хочу.
Михайла. Не хочешь? Ах ты, шкура собачья. Ты что сказала?
Марфа (качает люльку. Дети, испуганные подходят к ней.) Что сказала? Сказала, не хочу и говорить с тобой, вот и все.
Михайла. Аль забыла? (Вскакивает из-за стола и бьет ее по голове, сбивает платок.) Раз.
Марфа. О-о-о-о! (Бежит в слезах к двери.)
Михайла. Не уйдешь, стерва ты этакая... (Бросается к ней.)
Прохожий (вскакивает от стола и хватает Михаилу за руку). Не имеешь никакого полного права.
Михайла (останавливается, с удивлением смотрит на прохожего). Али давно не бит?
Прохожий. Не имеешь полного права женский пол подвергать оскорблениям.
Михайла. Ах ты, сукин сын. А это видал? (Показывает кулак.)
Прохожий. Не дозволю над женским полом эксплытацию производить.
Михайла. Я тебе такую остолбацию задам, что кверху тормашками...
Прохожий. На, бей. Что ж не бьешь? Бей. (Выставляет лицо.)
Михайла (пожимает плечами и разводит руками). Ну, а как я двину?
Прохожий. Я говорю, бей.
Михайла. Ну и чудак же, посмотрю на тебя. (Опускает руки и качает головой.)
Игнат (к прохожему). Зараз видно, что дюже до баб охоч, едрена палка.
Прохожий. Я за права стою.
Михайла (к Марфе, идет к столу, тяжело дыша). Ну, Марфа, здоровую свечу за него поставь. Кабы не он, избил бы тебя вдребезги.
Марфа. Чего же и приждать от тебя: бейся всю жистъ, и пеки, и вари, а как что...
Михайла. Ну буде, буде. (Подносит прохожему вино.) Пей. (К жене.) А ты что слюни-то распустила. Уж и пошутить нельзя. На деньги, прибери: две трешницы да вот два двугривенных.
Акулина. А чай-сахар я приказывала.
Михайла (достает сверток из кармана и подает жене. Марфа берет деньги и уходит в чулан, молча оправляя платок). Бестолковое это бабье сословие. (Опять подает прохожему.) На, пей.
Прохожий (не пьет.) Пейте сами.
Михайла. Ну, будет ломаться.
Прохожий (пьет.) Будьте благополучны.
Игнат (к прохожему). А видал ты, я чай, виды. Ох хороша на тебе бонжурка. Хформенная бошкурка, и где ты такую достал. (Показывает на его оборванную куртку.) Ты ее не оправляй, она и так хороша. В годочках она, значит, ну да что ж делать? Кабы у меня такая же была, и меня бы бабы любили. (К Марфе.) Верно говорю?
Акулина. Напрасно это, Агеич, что, ничего не видамши, человека на смех поднимать.
Прохожий. Потому необразованность.
Игнат. Я ведь любя. Пей. (Подносит.)
Прохожий пьет.
Акулина. Сам говорил, что от ней качества все, и в тюрьме из-за ней сидел.
Михайла. По каким же делам сидел?
Прохожий (очень захмелевший). За экспроприацию страдал.
Михайла. Это как же?
Прохожий. А так что пришли к нему, к толстопузому. Давай, говорим, деньги. А то вот: ливольвер. Он туды, сюды. Вынул две тысячи триста рублей.
Акулина. О господи.
Прохожий. Мы только хотели, как должно, распорядиться суммой, Зембриков руководствовал. Налетели... эти ворòнья. Сейчас под стражу в тюрьму заключили.
Игнат. И денежки отобрали?
Прохожий. Известно. Да только не могли они меня обвинить. Прокурор на суде мне такое слово сказал: вы. говорит, украли деньги. А я сейчас ему в ответ: крадут воры, я говорю. А мы для партии экспроприацию совершили. Так он и не мог мне ответа дать. Туды, сюды, ничего не мог ответить. Ведите, говорит, его в тюрьму, значит в заточение свободной жизни.
Игнат (к Михаиле). И ловок же, сукин сын. Молодчина. (Подает прохожему.) Пей, едрена палка.
Акулина. Тьфу, нехорошо говоришь ты.
Игнат. Я, бабушка, это не поматершинно, а только так, поговорка у меня: едрена палка, едрена палка. Будь здорова, бабушка.
Марфа приходит, стоя у стола, разливает чай.
Михайла. Вот и хорошо. А то что, обижаться. Я говорю. Спасибо ему. Я тебя, Марфа, во как уважаю. (К прохожему.) Ты что думаешь? (Обнимает Марфу.). Я мою старуху так уважаю, во как уважаю. Старуха моя, одно слово, первый сорт. Я ее ни на кого не променяю.
Игнат. Вот и хорошо. Бабушка Акулина. Пей. Я угощаю.
Прохожий. Что значит сила енерции. То все в меланхолии находились, а теперь одна приятность. Дружеское расположение. Бабушка, я любовь имею к тебе и ко всем людям. Братцы миленькие. (Поет революционную песню.)
Михайла. Уж дюже разобрало его - с голодухи-то.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Та же хата. Утро.
Марфа и Акулина. Хозяин спит.
Марфа (берет топор). Пойти дров нарубить.
Акулина (с ведром). Избил бы он тебя вечор, кабы не энтот. А не видать его. Аль ушел? Должно, ушел.
Уходят одна за другой.
Михайла (слезает с печи). Вишь ты, солнышко-то уж высоко. (Встает, обувается.) Видно, за водой с старухой ушли. Болит, голова болит. Да не стану. Ну ее к чертям. (Молится богу, умывается.) Пойти запрягать.
Входит с дровами Марфа.
Марфа. А вчерашний побирушка? Аль ушел?
Михайла. Должно, ушел, не видать.
Марфа. Ну и бог с ним. А человек, видно, умный.
Михайла. За тебя заступился.
Марфа. Чего мне.
Михайла одевается.
А чай-сахар вчерашние ты прибрал, что ль?
Михайла. Я чаял, ты взяла.
Входит Акулина с ведром.
Марфа (к старухе). Матушка, не ты взяла покупку?
Акулина. И знать не знаю.
Михайла. Вечор я на окно положил.
Акулина. И я видела.
Марфа. Где же ему быть? (Ищут.)
Акулина. Вишь ты грех какой.
Входит сосед.
Сосед. Что же, Тихоныч, по дрова едем, что ли.
Михайла. А то как же. Зараз запрягу. Да, вишь, пропажа у нас.
Сосед. Вот как, что же такое?
Марфа. Да вот хозяин вечор покупку привез из города: чай-сахар, положил тут на окно. Мне невдомек прибрать. Глядь - нынче нет.
Михайла. Грешим на прохожего, ночевал.
Сосед. Какой прохожий?
Марфа. Такой из себя худощавый, безбородый.
Михайла. Пиджачишка в лохмотьях.
Сосед. Кучерявый, нос с горбинкой?
Михайла. Ну да.
Сосед. Сейчас повстречал. Подивился, что дюже шибко шагает.
Михайла. Скорей всего он. Далече ветрел?
Сосед. За мост еще, я чай, не вышел.
Михайла (хватает шапку и быстро уходит с соседом). Догнать надо. Вишь, шельмец. Он это.
Марфа. Ох, грехи, грехи. Не миновать, что он.
Акулина. A как не он. Так-то раз, годов двадцать тому было, так же сказали на человека, что лошадь увел. Собрался народ. Тот говорит, сам видел, как он обротывал, тот говорит, что видел, как он повел ее. А лошадь пегая, дядина, заметная. Собрался народ, стали искать. Попался им в лесу тот самый парень. Ты, говорят. Он говорит: знать не знаю, ведать не ведаю. Поклянись, говорят. Клянется, божится, что не он. Что, говорят, смотреть на него. Бабы верно сказывали, что он. Что-то сказал он грубое. Егор Лапушкин, помер он. Горячий мужик был, развернулся, ни кстя ни моля, бац его в морду, ты, говорит, вдарил раз, набросились все, стали бить успятками, кулаками, добили до смерти. Что же думаешь? На другой неделе нашли настоящего вора, а этот вовсе не вор, только в лесу хотел дерево облюбовать.
Марфа. Известное дело, как бы не согрешили. Хоть он и в низкой степени, а человек, видно, хороший.
Акулина. Да уж больно опустился. И взыскать с такого нечего.
Марфа. Вот галдят. Ведут, видно.
В горницу входят Михайла, сосед и еще старик и парень. Вперед себя вталкивают вчерашнего прохожего.
Михайла (держит в руках чай-сахар, к жене). У него в штанах и нашли. Воришка, сукин сын.
Акулина (к Марфе). Он и есть - сердешный, и голову повесил.
Марфа. Это он вечор, видно, о себе говорил, что как выпьет, так и тащит что попало.
Прохожий (в волнении). Я не вор, я экспроприатор. Я деятель и должен жить. Вы попять не можете, что хотите делайте.
Сосед. К старосте али прямо к уряднику?
Прохожий. Говорю, что хотите делайте. Я ничего не боюсь и могу пострадать за убеждения. Кабы вы были люди образованные, вы бы могли понимать...
Марфа (мужу). А бог бы с ним. Покупку вернули. Пустить бы его без греха... Пущай идет.
Михайла (повторяет слова жены). Без греха... пущай идет. (Задумывается. Строго к жене.) «Пущай идет». Спасибо, научила. Без тебя не знаем, что делать.
Марфа. Жалко его, сердечного.
Михайла. Жалко! Поучи, поучи, без тебя не знаем, что делать. То-то дура. «Пущай идет». Идет-то идет, да ему слово сказать надо, чтоб он почувствовал. (К прохожему.) Так слушай ты, мусью, что я тебе сказать хочу. Хоть и в низком ты положении, а сделал ты дюже плохо, дюже плохо. Другой бы тебе за это бока намял да еще и к уряднику свел, а я тебе вот что скажу: сделал ты плохо, хуже не надо. Только уж больно в низком ты положении, и не хочу я тебя обидеть. (Останавливается. Все молчат. Торжественно.) Иди с богом да впредь так не делай. (Оглядывается на жену.) А ты меня учить хочешь.
Сосед. Напрасно, Михайла. Ох, напрасно, повадишь их.
Михайла (все держит в руке покупку). Напрасно так напрасно, мое дело. (К жене.) А ты меня учить хочешь. (Останавливается, глядя на покупку, и решительно подает ее прохожему, оглядываясь на жену.) Бери и это, дорогой чаю попьешь. (К жене.) А ты меня учить хочешь. Иди, сказано, иди. Растабарывать нечего.
Прохожий (берет покупку. Молчание). Ты думаешь, я не понимаю... (Голос дрожит.) Я в полном смысле понимаю. Избил бы ты меня, как собаку, мне бы легче было. Разве я не понимаю, кто я. Подлец я, дегенерат, значит. Прости Христа ради. (Бросает на стол чай-сахар и, всхлипывая, быстро уходит.)
Сосед. Аж заплакал, сердешный.
Действующие лица
Старуха Акулина , 70 лет, еще бодрая, степенная, старого завета.
Михайла , ее сын, 35 лет, страстный, самолюбивый, тщеславный, сильный.
Марфа , ее сноха, 32 лет, ворчливая, говорит много и быстро.
Парашка , 10 лет, дочь Марфы и Михаилы.
Десятский Тарас , 50 лет, степенный, говорит медленно, важничает.
Прохожий , 40 лет, вертлявый, худой, говорит значительно. В пьяном виде особенно развязен.
Игнат , 40 лет, балагур, веселый, глупый.
Сосед , 40 лет, суетливый.
Первое действие
Осень. Изба с чуланом.
Явление первое
Старуха Акулина прядет; хозяйка Марфа месит хлебы; девочка Парашка качает люльку.
Марфа . Ох, недоброе чует мое сердце. Чего стоять-то? Не хуже как намедни с дровами ездил. Без малого половину пропил. А все я виновата.
Акулина . Что плохое загадывать. Рано еще. Тоже не ближний свет. Пока что...
Марфа . Где рано. Акимыч вернулся же. А еще позже нашего поехал, а нашего все нет. Мыкаешься, мыкаешься, а только и радости.
Акулина . Акимыч на место ставил, а наш на базаре.
Марфа . Не думалось бы, кабы один. А то с Игнатом поехал. А как с толстомордым кобелем этим, прости господи, сойдется, добра не бывать. Не миновать напьются. День-деньской бьешься, бьешься. Все на тебе. Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что трепись с утра до ночи.
Явление второе
Отворяется дверь. Входит десятский Тарас и оборванный прохожий.
Тарас . Здорово живете. Вот вам постояльца привел.
Прохожий (кланяется ). Хозяевам мое почтение.
Марфа . Что больно часто к нам ставишь. У нас в середу ночевал. Все к нам да к нам. К Степаниде бы ставил. У них и ребят нет. А я с своими не разберусь. А ты все к нам да к нам.
Тарас . По череду ставим.
Марфа . Ты говоришь – по череду. У меня ребята. Да и хозяина нет.
Тарас . Переночует. Места не пролежит.
Акулина (к прохожему ). Проходи, садись, гостем будешь.
Прохожий . Приношу благодарность. Покушать бы, если бы можно.
Марфа . Ничего не видамши сейчас и покушать. Что ж, разве по деревне не прошел?
Прохожий (вздыхает ). По званию своему не привычен я. А так как продухтов своих не имеем...
Акулина встает, достает хлеб, отрезает и подает прохожему.
(Берет хлеб. ) Мерси. (Сидит на коннике и жадно ест. )
Тарас . Михайла-то где же?
Марфа . Да в городу. Сено повез. Пора бы вернуться, а все нет. Вот и думается, как бы чего не случилось.
Тарас . Чего же случится?
Марфа . Как чего? Хорошего не увидишь, а худого только и жди. А то как из дома уехал, ему и горюшка мало. Вот и теперь того и жду, что пьяный вернется.
Акулина (садится за прялку; к Тарасу и указывая на Марфу ). Нет того, чтоб помолчать. Я и то говорю. У нашей сестры обо всем докука.
Марфа . Кабы он один, не думалось бы. А то с Игнатом поехали.
Тарас (усмехается ). Ну, Игнат Иваныч точно что насчет выпивки дюже охотлив.
Акулина . Что ж, не видал он Игната? Игнат сам по себе, а он сам по себе.
Марфа . Тебе, матушка, хорошо говорить. А ведь его гульба-то вот где (показывает на шею ). Пока тверез, грешить не стану, а пьяный – сама знаешь каков. Слова не скажи. Все не так.
Тарас . Да ведь и ваша сестра тоже. Человек выпил. Ну что ж, дай покуражится, выспится, опять все чередом пойдет. А ваша сестра тут-то и перечит.
Марфа . Что хошь делай. Если пьяный, все не по нем.
Тарас . Да ведь все надо понимать. Нашему брату тоже нельзя другой раз не выпить. Ваше дело бабье – домашнее, а нашему брату нельзя – али по делу, али в компании. Ну и выпьет, авось беды нет.
Марфа . Да тебе хорошо говорить, а нашей сестре трудно. Ох, трудно. Кабы вашего брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть, накормить, все на нашей сестре, – а чуть что не по нем, сейчас. Особенно вывивши. Ох, житье наше бабье...
Прохожий (прожевывая ). Это правильно. От ней все качества, значит, все катастрофы жизни от алкогольных напитков.
Тарас . Видно, она-то и тебя с пофей сбила.
Прохожий . Она не она, а тоже и от ней пострадал – кальера жизни моей могла бы совсем иная быть, кабы не она.
Тарас . А на мой разум, если пить ее с умом, вреда от ней нет никакого.
Прохожий . А я так скажу, что в ней такая сила енерции имеется, что она может вполне испортить человека.
Марфа . Я и говорю: ты хлопочи, старайся, и одна тебе утеха, что изругает да изобьет, как собаку.
Прохожий . Мало того. Есть такие люди, субъекты, значит, что вовсе от ней рассудка лишаются и поступки совсем несоответствующие производят. Пока не пьет, что хошь давай ему, ничего чужого не возьмет, а как выпил, что ни попади под руку тащит. И били сколько, и в тюрьме сидел. Пока не пью, все честно, благородно, а как выпью, как выпьет, значит, субъект этот, сейчас и тащит что попало.
Акулина . А я думаю, все от себе.
Прохожий . В себе-то в себе, пока здоров, а это болезнь такая.
Тарас . Ну уж и болезнь! пробрать бы его как должно, и болесть эта живо прошла бы. Прощавайте пока что. (Уходит. )
Марфа обтирает руки и хочет уходить.
Акулина (смотрит на прохожего, видит, что он съел хлеб ). Марфа, а Марфа. Отрежь ему еще.
Марфа . Ну его. Пойти самовар поглядеть. (Уходит. )
Акулина встает, идет к столу, вынимает хлеб, отрезает ломоть и дает прохожему.
Прохожий . Мерси. Очень уж аппетит мог возыметь.
Акулина . Из мастеровых будешь?
Прохожий . Я-то? Машинистом был.
Акулина . Что ж, много получал?
Прохожий . И пятьдесят и семьдесят получал.
Акулина . Легкое ли дело. Так как же так сбился?
Прохожий . Сбился? Не я один. Сбился, потому что времена нынче такие, что честному человеку прожить нельзя.
Марфа (вносит самовар ). О господи. Все нет. Не миновать – пьяный приедет. Чует мое сердце.
Акулина . И впрямь не закутил ли?
Марфа . То-то и оно-то. Одна бьешься, бьешься, и меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, все на мне.
В люльке кричит.
Парашка, качай малого-то. Ох, житье наше бабье. А напьется, все нехорошо. Скажи не по нем слово...
Акулина (заваривает чай ). И чай последний. Наказывала привезти?
Марфа . Как же. Хотел привезть. Привезет он? Разве станет об доме думать? (Ставит на стол самовар. )
Прохожий отходит от стола.
Акулина . А ты что ж от стола ушел? Чай пить будем.
Прохожий . Приношу благодарность за гостеприимное радушие. (Бросает цигарку и подходит к столу. )
Марфа . Сам-то из каких будешь, из крестьян али еще из каких?
Действующие лица
Старуха Акулина , 70 лет, еще бодрая, степенная, старого завета.
Михайла , ее сын, 35 лет, страстный, самолюбивый, тщеславный, сильный.
Марфа , ее сноха, 32 лет, ворчливая, говорит много и быстро.
Парашка , 10 лет, дочь Марфы и Михаилы.
Десятский Тарас , 50 лет, степенный, говорит медленно, важничает.
Прохожий , 40 лет, вертлявый, худой, говорит значительно. В пьяном виде особенно развязен.
Игнат , 40 лет, балагур, веселый, глупый.
Сосед , 40 лет, суетливый.
Первое действие
Осень. Изба с чуланом.
Явление первое
Старуха Акулина прядет; хозяйка Марфа месит хлебы; девочка Парашка качает люльку.
Марфа . Ох, недоброе чует мое сердце. Чего стоять-то? Не хуже как намедни с дровами ездил. Без малого половину пропил. А все я виновата.
Акулина . Что плохое загадывать. Рано еще. Тоже не ближний свет. Пока что...
Марфа . Где рано. Акимыч вернулся же. А еще позже нашего поехал, а нашего все нет. Мыкаешься, мыкаешься, а только и радости.
Акулина . Акимыч на место ставил, а наш на базаре.
Марфа . Не думалось бы, кабы один. А то с Игнатом поехал. А как с толстомордым кобелем этим, прости господи, сойдется, добра не бывать. Не миновать напьются. День-деньской бьешься, бьешься. Все на тебе. Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что трепись с утра до ночи.
Явление второе
Отворяется дверь. Входит десятский Тарас и оборванный прохожий.
Тарас . Здорово живете. Вот вам постояльца привел.
Прохожий (кланяется ). Хозяевам мое почтение.
Марфа . Что больно часто к нам ставишь. У нас в середу ночевал. Все к нам да к нам. К Степаниде бы ставил. У них и ребят нет. А я с своими не разберусь. А ты все к нам да к нам.
Тарас . По череду ставим.
Марфа . Ты говоришь – по череду. У меня ребята. Да и хозяина нет.
Тарас . Переночует. Места не пролежит.
Акулина (к прохожему ). Проходи, садись, гостем будешь.
Прохожий . Приношу благодарность. Покушать бы, если бы можно.
Марфа . Ничего не видамши сейчас и покушать. Что ж, разве по деревне не прошел?
Прохожий (вздыхает ). По званию своему не привычен я. А так как продухтов своих не имеем...
Акулина встает, достает хлеб, отрезает и подает прохожему.
(Берет хлеб. ) Мерси. (Сидит на коннике и жадно ест. )
Тарас . Михайла-то где же?
Марфа . Да в городу. Сено повез. Пора бы вернуться, а все нет. Вот и думается, как бы чего не случилось.
Тарас . Чего же случится?
Марфа . Как чего? Хорошего не увидишь, а худого только и жди. А то как из дома уехал, ему и горюшка мало. Вот и теперь того и жду, что пьяный вернется.
Акулина (садится за прялку; к Тарасу и указывая на Марфу ). Нет того, чтоб помолчать. Я и то говорю. У нашей сестры обо всем докука.
Марфа . Кабы он один, не думалось бы. А то с Игнатом поехали.
Тарас (усмехается ). Ну, Игнат Иваныч точно что насчет выпивки дюже охотлив.
Акулина . Что ж, не видал он Игната? Игнат сам по себе, а он сам по себе.
Марфа . Тебе, матушка, хорошо говорить. А ведь его гульба-то вот где (показывает на шею ). Пока тверез, грешить не стану, а пьяный – сама знаешь каков. Слова не скажи. Все не так.
Тарас . Да ведь и ваша сестра тоже. Человек выпил. Ну что ж, дай покуражится, выспится, опять все чередом пойдет. А ваша сестра тут-то и перечит.
Марфа . Что хошь делай. Если пьяный, все не по нем.
Тарас . Да ведь все надо понимать. Нашему брату тоже нельзя другой раз не выпить. Ваше дело бабье – домашнее, а нашему брату нельзя – али по делу, али в компании. Ну и выпьет, авось беды нет.
Марфа . Да тебе хорошо говорить, а нашей сестре трудно. Ох, трудно. Кабы вашего брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть, накормить, все на нашей сестре, – а чуть что не по нем, сейчас. Особенно вывивши. Ох, житье наше бабье...
Прохожий (прожевывая ). Это правильно. От ней все качества, значит, все катастрофы жизни от алкогольных напитков.
Тарас . Видно, она-то и тебя с пофей сбила.
Прохожий . Она не она, а тоже и от ней пострадал – кальера жизни моей могла бы совсем иная быть, кабы не она.
Тарас . А на мой разум, если пить ее с умом, вреда от ней нет никакого.
Прохожий . А я так скажу, что в ней такая сила енерции имеется, что она может вполне испортить человека.
Марфа . Я и говорю: ты хлопочи, старайся, и одна тебе утеха, что изругает да изобьет, как собаку.
Прохожий . Мало того. Есть такие люди, субъекты, значит, что вовсе от ней рассудка лишаются и поступки совсем несоответствующие производят. Пока не пьет, что хошь давай ему, ничего чужого не возьмет, а как выпил, что ни попади под руку тащит. И били сколько, и в тюрьме сидел. Пока не пью, все честно, благородно, а как выпью, как выпьет, значит, субъект этот, сейчас и тащит что попало.
Конец ознакомительного фрагмента.
Сергей Зимовец
Нехватка субъективности. От ней все качества
Предметом нашего рассмотрения будет небольшая и малоизвестная пьеса Л. Толстого “От ней все качества”, которую он написал в 1910 году. Характерно, что этой пьесой сам автор был недоволен, хотя и переписывал её пять раз. Между тем она была сыграна любителями в 1912 году на хуторе В. Г. Черткова в Телятинках, Тульской области. А в 1918 году она была поставлена в Петербурге на сцене Александринского театра.
Не вдаваясь в спорные суждения о сути эстетического, художественного значения этого произведения или более того о нравоучительности его тона, мы все же особо должны признать, что эта пьеса имеет существенную языковую ценность. Не менее значима и симптомологическая (или нормопатическая) составляющая этого произведения, безотносительно к тому, в какой степени оно калькирует или картографирует реальность как таковую.
Итак, события развиваются в простой крестьянской семье. Старуха-мать, жена и дети ждут возвращения отца семейства Михайлы с городского базара, куда он отправился продавать сено. В его отсутствие местная администрация, десятский Тарас, следуя общинному правилу, приводит на ночной постой Прохожего. Через некоторое время приезжает наконец подвыпивший Михайла, между ним и женой Марфой вспыхивает конфликт, чреватый потасовкой, но в дело вмешивается Прохожий и скандал затихает. Затем следует всеобщая попойка, а наутро Прохожий исчезает, прихватив с собой хозяйские вещицы. Михайла догоняет Прохожего уже за деревней и насильно возвращает к себе домой. Далее следует краткое дознание, грядет праведная расправа, но неожиданно Михайла проявляет гуманность и отпускает Прохожего с миром...
При чтении пьесы особое внимание привлекают несколько характерных мест. Во-первых, это диалог десятского Тараса с женщинами, Акулиной и Марфой. Марфа обеспокоена тем, что Михайла в городе напьется. Вот как проходит обсуждение этой темы.
Акулина (садится за прялку; к Тарасу и указывая на Марфу ). Нет того, чтобы помолчать. Я и то говорю. У нашей сестры обо всем докука.
Марфа. Кабы он один, не думалось бы. А то с Игнатом поехали.
Тарас (усмехается ). Ну, Игнат Иваныч точно насчет выпивки дюже охотлив.
Акулина. Что ж, не видал он Игната? Игнат сам по себе, а он сам по себе.
Марфа. Тебе, матушка, хорошо говорить. А ведь его гульба-то вот где (показывает на шею ). Пока тверёз, грешить не стану, а пьяный сама знаешь каков. Слова не скажи. Все не так.
Тарас. Да ведь и ваша сестра тоже. Человек выпил. Ну что ж, дай покуражиться, выспится, опять все чередом пойдет. А ваша сестра тут-то и перечит.
Марфа. Что хошь делай. Если пьяный, все не по нем.
Тарас. Да ведь все надо понимать. Нашему брату тоже нельзя другой раз не выпить. Ваше дело бабье - домашнее, а нашему брату нельзя - али по делу, али в компании. Ну и выпьет, авось беды нет.
Марфа. Да тебе хорошо говорить, а нашей сестре трудно. Ох трудно. Кабы вашего брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть, накормить, все на нашей сестре, - а чуть что не по нем, сейчас... Особенно выпивши. Ох, житье наше бабье...
Прохожий (прожевывая ). Это правильно. От ней все качества, значит, все катaстрофы жизни от алкогольных напитков .
Предварительно хотелось бы отметить - для нерусскоязычного читателя, что в этом диалоге вообще не идет речи о каких-то братьях и сестрах персонажей, хотя их речь пестрит этими словами. Здесь можно бы квалифицировать формальное указание на социальную стратификацию полов, мужского и женского, “ваш брат” и “наша сестра” - это риторические обороты речи, отсылающие к специфическим психосоциальным ролям различных полов. Но более существенное значение этих оборотов речи, с нашей точки зрения, в том, что суждения персонажей апеллируют к некой коллективной инстанции, которая говорит через них, т. е. в данных высказываниях работает принцип соответствия частичного устройства большой коллективной машине высказывания. Только через сцепление частичного устройства высказывания с коллективным возникает не только само выражение и его смысл, но и легитимируется его правильность, уместность. Скрытый месидж здесь таков: то, что скажу я или ты в качестве отдельных лиц, - не существенно, суждения о сущности вещей, ситуациях и поведении человека могут иметь значение только как суждения от коллективного субъекта. Только речь от имени других может иметь авторитетный, компетентный и заслуживающий внимания характер. Речевой акт, лишенный такого эпистемологического авторитета, это пустословие, болтовня, блядословие.
В этой позиции речь никогда не исходит изнутри, субъективность не является тем внутренним богатством, которое выражает себя в языке orbi et urbi . Она - отношение без структуры, т. е. аффект, эксцесс причастности к коллективному сцеплению высказываний. Если за субъектом закреплены фаллические и анальные территории в качестве мест его психосоциальной привязки, то в языке таких территорий, принадлежащих субъективности, пожалуй, не существует. Субъективность - это скорее отклонение сигнификативных цепей от их целей посредством недержания синтаксиса. Чем более грамотен субъект, тем менее он субъективен. У речи субъекта нет другой функции, кроме как быть потоком, сливающимся с другими потоками. Но следуя этому имманентному предназначению, она пересекает различные экзистенциальные территории, производит эффекты и дефекты, т. е. продуцирует неустойчивые в сингулярном отношении контуры субъективности как таковой.
Следующим чрезвычайно интересным моментом пьесы является языковое поведение частичного высказывающего устройства “Прохожий”. Вот образчик его стиля в момент обсуждения алкогольной темы.
Прохожий. Мало того. Есть такие люди, субъекты, значит, что вовсе от ней рассудка лишаются и поступки совсем несоответствующие производят. Пока не пьет, что хошь давай ему, ничего чужого не возьмет, а как выпил, что ни попади под руку тащит. И били сколько, и в тюрьме сидел. Пока не пью, все честно, благородно, а как выпью, как выпьет, значит субъект этот, сейчас и тащит что попало” .
Обратите внимание, в этом коротком высказывании Прохожий умудряется начать предложение с субъектным подлежащим множественного числа, перейти к безличному предложению, построенного на отсутствии субъекта высказывания третьего лица единственного числа, все это трансформируется в безличное предложение с подразумеваемым первым лицом, чтобы тут же перейти к субъекту третьего лица единственного числа.
Эта синтаксическая непоследовательность (анаколуф) обильно сдобрена специфической революционно-экзотическая лексикой: “мерси”, “катaстрофы”, “кальера” [карьера], “аппетит”, “фракции”, “деспотический”, “эксплытация”, “экспроприация”, “енерция”, “дегенерат”, “меланхолия”. В целом же стилистическая орфоэпия Прохожего может быть охарактеризована чрезмерным сокращением гласных, выпадением согласных, нечеткостью артикуляции, прямым искажением слов, неверными ударениями, сбивчивым темпом речи.
К тому же в информационной структуре этого дискурса субъективность в качестве побочного продукта семантики синтаксической конструкции постоянно оказывается не темой, а ремой . Несмотря на все языковые усилия окружающих тематизировать Прохожего (ему то и дело даются отправные характеристики тематического класса: “щеголь”, “чудак”, “сукин сын”, “молодчина”, “шельмец”), он тем не менее умудряется сигнифицировать собственную персону рематически, т. е. как что-то неустойчивое, неопределенное и “виртуальное”. Сообщение, в котором говорящий репрезентирует себя в качестве рематизированой темы, придает дискурсу чрезвычайно деструктивный характер. В языковом отношении Прохожий ведет себя как специфический дискурсивный вирус.
Именно поэтому при коммуникативном столкновении с ним наименее резистентные частичные устройства коллективного сцепления высказывания начинают давать сбой. Такова сцена, в которой подвыпивший и разгневанный Михайла пытается избить жену. Высказывание-вирус “не дозволю над женским полом эксплытацию производить” моментально овладевает вербальными рефлексами Михайлы и непоправимо деструктурируют их. Михайла еще пытается включить эту информацию в коллективную речь, но безнадежно перевирает ее: “эксплытация” у него становится “остолбацией”… и программа “зависает”. Теперь, чтобы вернуться в нормальный режим, Михайле требуется дозагрузка вина.
И еще один момент: что означает признание Прохожего о невозможности самоконтроля в момент опьянения? Притом, что эта “бесконтрольность” фатально приводит его к одним и тем же последствиям - к краже. Очевидно, что при этих состояниях управление переходит к каким-то иным по отношению к сознанию структурам психики. И это иное задает-запускает инвариантную программу поведения. Данный случай вполне клинический и в психотерапии называется “клептоманией”. Не попадает ли данная характеристика в разряд характеристик субъективности? Я попытаюсь развести два измерения совпавшие здесь: клиническое и социальное. В клептомании реализуется подавленная энергия сексуального влечения, кража является особым перверсивным средством символического овладения объектом удовольствия, которое высвобождает при разрядке переживания сексуального порядка, но при этом с необходимостью стимулируется страхом и тревогой. Перверсивное языковое поведение Прохожего сразу же распознается Игнатом: на ту же самую фразу, которая останавливает и дезинтегрирует аффект Михайлы, он реагирует так: “Зараз видно, что дюже до баб охочь, едрена палка”. В языке у подсознания нет иного механизма кроме как возвращения подавленного в поле денотаций, манифестаций и сигнификаций в преобразованном, искаженном виде, но балагур Игнат, с прозорливостью психоаналитика, проникает в скрытый смысл сказанного, т. е. осуществляет вполне адекватную интерпретацию. Такова клиническая картина события.
Социальный аспект обнаруживает себя в том, что сам Прохожий определяет в конечном итоге свое пагубное пристрастие - воровство - в качестве справедливой “революционной экспроприации”, а наказание - как неправедное гонение, тем самым превращая себя в “пострадавшего за правду”. Точка субъективности здесь - это соединение своей психосексуальной перверсии с социально значимым действием. Так что демонстративный революционный дискурс латентно мотивируется требованием “справедливого”, равномерного распределения сексуального удовольствия.
Что же такое субъективность в том виде, в котором она репрезентирована в произведении Толстого? Не является ли она лишь отклонением по отношению к коллективно-групповым стереотипам, социальным нормам и установкам? Или она является тем, что находится по ту сторону нормопатии и в то же время не совпадает с клиническим поведением? То есть субъективность как бы располагается на границе между общепризнанным и патологией, из-за чего и происходит ее фиксация, стигматизация как таковой. Так или иначе, но структурно субъективность принадлежит к неустойчивым хрупким образованьям, хотя бы потому, что она всегда оспаривается. Субъективность в своих проявлениях всегда готова опрокинуться, перейти в свою противоположность. Её непостоянство и нестабильность составляет суть ее манифестаций, суть тех эмоционально-экспрессивных состояний, которыми она, как правило, захвачена. Поиски субъективности ведут нас по направлению к довербальным интенсивностям, зависящим более от логики аффектов, чем от логики высказываний. В субъективности человек открыт фундаментальному разделению с самим собой по всем аспектам, что и составляет его генеалогическую сущность. Если сформулировать кратко суть субъективации и субъективности человека, то можно было бы сказать, что субъективность - это техника гетерогенного миметизма, совмещенная со способностью поддерживать автономию в поле множественных интерсубъективных человеческих инстанций и картографий.
Чрезвычайно характерна для понимания источников и возможностей субъективной автономизации заключительная сцена пьесы, когда люди схватили Прохожего.
Прохожий (в волнении ). Я не вор, я экспроприатор. Я деятель и должен жить. Вы понять не можете, что хотите делайте.
Марфа (мужу ). А бог с ним. Покупку вернули. Пустить бы его без греха… Пущай идет.
Михайла (повторяет слова жены ). Без греха… пущай идет. (Задумывается. Строго к жене. ) “Пущай идет”. Спасибо, научила. Без тебя не знаем, что делать.
Марфа. Жалко его, сердечного.
Михайла. Жалко! Поучи, поучи, без тебя не знаем, что делать. То-то дура. “Пущай идет”. Идет-то идет, да ему слово сказать надо, чтоб он почувствовал. (К прохожему. ) Так слушай ты, мусью, что я тебе сказать хочу. Хоть и в низком ты положении, а сделал ты дюже плохо, дюже плохо. Другой бы тебе за это бока намял да еще и к уряднику свел, а я тебе вот что скажу: сделал ты плохо, хуже не надо. Только уж больно в низком ты положении, и не хочу я тебя обидеть. (Останавливается. Все молчат. Торжественно. ) Иди с богом да впредь так не делай. (Оглядывается на жену .) А ты меня учить хочешь.
Сосед. Напрасно, Михайла. Ох напрасно, повадишь их.
Михайла (все держит в руке покупку ). Напрасно так напрасно, мое дело. (К жене. ) А ты меня учить хочешь. (Останавливается, глядя на покупку, и решительно подает ее прохожему, оглядываясь на жену .) Бери и это, дорогой чаю попьешь. (К жене .) А ты меня учить хочешь…
Михайла (жене ). А ты меня учить хочешь…”
Частичное высказывающее устройство “Михайла” находится на пересечении различных дискурсов, имманентно связанных с группами-субъектами, - вменения в вину, прощения, сословного превосходства, наказания и т. д. Он должен выбрать один из них для огласовки, но при этом выдержать его синтаксис. Жалостливая жена подсказывает ему выбор. Но принимая дискурс прощения, Михайла старается автономизировать его, обосновать в качестве собственного. Иллюзия речи от имени собственного, иллюзия самостийности и самоволия создается за счет автономизации с одной стороны от семейной картографии, с другой - от корпоративно-групповой. Именно потому он так настойчиво исключает частичное высказывающее устройство “Марфа” из коллективного сцепления высказываний, деструктурируя и обесценивая её речь, и в то же время рассогласовываясь с мнением Соседа. Это и есть субъективность Михайлы, считающая себя ответственной за саму себя, позиционирующая себя с точки зрения инаковости по отношению к семейным традициям, местным обычаям и юридическим законам. Но эта слабая автономизация субъективности не является завершенной, поскольку она не охватывает всю совокупность источников и инстанций. Это частичная субъективация, поскольку частичное высказывающее устройство “Михайла” не может осуществить свою самореференцию и осуществляет мимезис к дискурсу православной этики, дискурсу гуманизма и всепрощения.
Исследуя репрезентацию субъективности в русской культуре, нужно признать, что каждая социальная группа передаёт свою собственную систему моделирования субъективности. Определённая картография зависимой группы создаёт семиотические, мифические, ритуальные, симптоматологические метки, и, исходя из этой картографии, индивид позиционируется по отношению к своим аффектам, своим страхам и пытается управлять своими ингибициями и влечениями.
Субъективная ситуация проявляет себя и имеет значение настолько, насколько она поддерживается определённым контекстом, определёнными рамками, которые задаются совокупностью коллективных инстанций. Именно поэтому в русской культуре субъективность не может стать ни формообразующей, ни отправной для конституирования жизненного мира, для этого ей не хватает автономии и суверенитета. По своим синтаксическим режимам и экзистенциальным устройствам она является частичной.
Действующие лица
Старуха Акулина , 70 лет, еще бодрая, степенная, старого завета.
Михайла , ее сын, 35 лет, страстный, самолюбивый, тщеславный, сильный.
Марфа , ее сноха, 32 лет, ворчливая, говорит много и быстро.
Парашка , 10 лет, дочь Марфы и Михаилы.
Десятский Тарас , 50 лет, степенный, говорит медленно, важничает.
Прохожий , 40 лет, вертлявый, худой, говорит значительно. В пьяном виде особенно развязен.
Игнат , 40 лет, балагур, веселый, глупый.
Сосед , 40 лет, суетливый.
Первое действие
Осень. Изба с чуланом.
Явление первое
Старуха Акулина прядет; хозяйка Марфа месит хлебы; девочка Парашка качает люльку.
Марфа . Ох, недоброе чует мое сердце. Чего стоять-то? Не хуже как намедни с дровами ездил. Без малого половину пропил. А все я виновата.
Акулина . Что плохое загадывать. Рано еще. Тоже не ближний свет. Пока что...
Марфа . Где рано. Акимыч вернулся же. А еще позже нашего поехал, а нашего все нет. Мыкаешься, мыкаешься, а только и радости.
Акулина . Акимыч на место ставил, а наш на базаре.
Марфа . Не думалось бы, кабы один. А то с Игнатом поехал. А как с толстомордым кобелем этим, прости господи, сойдется, добра не бывать. Не миновать напьются. День-деньской бьешься, бьешься. Все на тебе. Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что трепись с утра до ночи.
Явление второе
Отворяется дверь. Входит десятский Тарас и оборванный прохожий.
Тарас . Здорово живете. Вот вам постояльца привел.
Прохожий (кланяется ). Хозяевам мое почтение.
Марфа . Что больно часто к нам ставишь. У нас в середу ночевал. Все к нам да к нам. К Степаниде бы ставил. У них и ребят нет. А я с своими не разберусь. А ты все к нам да к нам.
Тарас . По череду ставим.
Марфа . Ты говоришь – по череду. У меня ребята. Да и хозяина нет.
Тарас . Переночует. Места не пролежит.
Акулина (к прохожему ). Проходи, садись, гостем будешь.
Прохожий . Приношу благодарность. Покушать бы, если бы можно.
Марфа . Ничего не видамши сейчас и покушать. Что ж, разве по деревне не прошел?
Прохожий (вздыхает ). По званию своему не привычен я. А так как продухтов своих не имеем...
Акулина встает, достает хлеб, отрезает и подает прохожему.
(Берет хлеб. ) Мерси. (Сидит на коннике и жадно ест. )
Тарас . Михайла-то где же?
Марфа . Да в городу. Сено повез. Пора бы вернуться, а все нет. Вот и думается, как бы чего не случилось.
Тарас . Чего же случится?
Марфа . Как чего? Хорошего не увидишь, а худого только и жди. А то как из дома уехал, ему и горюшка мало. Вот и теперь того и жду, что пьяный вернется.
Акулина (садится за прялку; к Тарасу и указывая на Марфу ). Нет того, чтоб помолчать. Я и то говорю. У нашей сестры обо всем докука.
Марфа . Кабы он один, не думалось бы. А то с Игнатом поехали.
Тарас (усмехается ). Ну, Игнат Иваныч точно что насчет выпивки дюже охотлив.
Акулина . Что ж, не видал он Игната? Игнат сам по себе, а он сам по себе.
Марфа . Тебе, матушка, хорошо говорить. А ведь его гульба-то вот где (показывает на шею ). Пока тверез, грешить не стану, а пьяный – сама знаешь каков. Слова не скажи. Все не так.
Тарас . Да ведь и ваша сестра тоже. Человек выпил. Ну что ж, дай покуражится, выспится, опять все чередом пойдет. А ваша сестра тут-то и перечит.
Марфа . Что хошь делай. Если пьяный, все не по нем.
Тарас . Да ведь все надо понимать. Нашему брату тоже нельзя другой раз не выпить. Ваше дело бабье – домашнее, а нашему брату нельзя – али по делу, али в компании. Ну и выпьет, авось беды нет.
Марфа . Да тебе хорошо говорить, а нашей сестре трудно. Ох, трудно. Кабы вашего брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть, накормить, все на нашей сестре, – а чуть что не по нем, сейчас. Особенно вывивши. Ох, житье наше бабье...
Прохожий (прожевывая ). Это правильно. От ней все качества, значит, все катастрофы жизни от алкогольных напитков.
Тарас . Видно, она-то и тебя с пофей сбила.
Прохожий . Она не она, а тоже и от ней пострадал – кальера жизни моей могла бы совсем иная быть, кабы не она.
Тарас . А на мой разум, если пить ее с умом, вреда от ней нет никакого.
Прохожий . А я так скажу, что в ней такая сила енерции имеется, что она может вполне испортить человека.
Марфа . Я и говорю: ты хлопочи, старайся, и одна тебе утеха, что изругает да изобьет, как собаку.
Прохожий . Мало того. Есть такие люди, субъекты, значит, что вовсе от ней рассудка лишаются и поступки совсем несоответствующие производят. Пока не пьет, что хошь давай ему, ничего чужого не возьмет, а как выпил, что ни попади под руку тащит. И били сколько, и в тюрьме сидел. Пока не пью, все честно, благородно, а как выпью, как выпьет, значит, субъект этот, сейчас и тащит что попало.
Акулина . А я думаю, все от себе.
Прохожий . В себе-то в себе, пока здоров, а это болезнь такая.
Тарас . Ну уж и болезнь! пробрать бы его как должно, и болесть эта живо прошла бы. Прощавайте пока что. (Уходит. )
Марфа обтирает руки и хочет уходить.
Акулина (смотрит на прохожего, видит, что он съел хлеб ). Марфа, а Марфа. Отрежь ему еще.
Марфа . Ну его. Пойти самовар поглядеть. (Уходит. )
Акулина встает, идет к столу, вынимает хлеб, отрезает ломоть и дает прохожему.
Прохожий . Мерси. Очень уж аппетит мог возыметь.
Акулина . Из мастеровых будешь?
Прохожий . Я-то? Машинистом был.
Акулина . Что ж, много получал?
Прохожий . И пятьдесят и семьдесят получал.
Акулина . Легкое ли дело. Так как же так сбился?
Прохожий . Сбился? Не я один. Сбился, потому что времена нынче такие, что честному человеку прожить нельзя.
Марфа (вносит самовар ). О господи. Все нет. Не миновать – пьяный приедет. Чует мое сердце.
Акулина . И впрямь не закутил ли?
Марфа . То-то и оно-то. Одна бьешься, бьешься, и меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, все на мне.
В люльке кричит.
Парашка, качай малого-то. Ох, житье наше бабье. А напьется, все нехорошо. Скажи не по нем слово...
Акулина (заваривает чай ). И чай последний. Наказывала привезти?
Марфа . Как же. Хотел привезть. Привезет он? Разве станет об доме думать? (Ставит на стол самовар. )
Прохожий отходит от стола.
Акулина . А ты что ж от стола ушел? Чай пить будем.
Прохожий . Приношу благодарность за гостеприимное радушие. (Бросает цигарку и подходит к столу. )
Марфа . Сам-то из каких будешь, из крестьян али еще из каких?