Прусский герб из хроники И. Мельмана 1548 года

Происхождение имени

Имя “пруссы” – не самоназвание. Так пруссы себя никогда не называли. Самоназвания относились к дружественным племенным союзам, идентифицируемым по территориям, – сембы из Самбии (прусск. “земля”), натанги из Натангии и т.д., а также по именам прусских родов. И это свидетельствует об отсутствии государственной самоорганизации, которая обязательно дала бы пруссам общее самоназвание. Пруссы были только родственным племенным союзом.

Пруссы называли свою землю “Островное царство” (“Ульмигания”, “Ульмигерия”, “Ульмеригия” - в готском варианте) – полуостров Самбия считался до XII века островом, ограниченным водами Балтийского моря и реками Преголя и Дейма. В целом же прусские земли в период максимального могущества простирались от Вислы до Немана.

В начале нашей эры германцы назвали жителей этой территории “эстии” - живущие на востоке, а германские историки до IX века называли эту землю “Эстланд” - восточная страна. (Никакой этнической связи с нынешними эстонцами здесь не прослеживается.) В эпоху Юлия Цезаря кельты и германцы именовали эту землю также “Озерикта” и “Аустравия” – восточная страна. Это имя означало лишь границу известного европейцам мира – не более того.

Имя “пруссы” повторяется в разных языках. Возможно, оно идет от санскритского purusah – “человек”, отзвуком повторяясь в готском - “prus” (конь, мерин) и древнеславянском (конь, кобыла) – пруссы были искусными коневодами и содержали табуны белых священных коней, приносимых в жертву богам. В то же время готы (V в.) и некоторые германские историки (вплоть до XIV в.) именовали западную часть прусских земель как Витланд или Вейделант (“страна мудрецов”), возможно как-то связывая это название с прусским святилищем Ромове, имевшим общебалтское значение.

А немецкой историографии сложилось представление о том, что пруссы – народ, живущий по Руссу, как назывался Неман в нижнем течении (сегодня сохранилось название одного из рукавов реки – Русны/Русне). Средневековые источники дают основание для толкования термина “пруссы” как “живущие перед русами”.

Иноземное наименование “Пруссия”, вероятно пошло от “Боруссия”. По немецкой версии от “Брутения” (brote, прусск. – брат) – в соответствии с легендой о пришествии в этот край Брутена – верховного жреца, брата военного вождя Видевута. По версии Ломоносова – от “Поруссия”, пограничная с Русью территория. По версии русского лингвиста О.Н.Трубачева это название было созвучно имени близкородственного пруссам племени “фризов” - западногерманским племенем, обитавшим на территории нынешней Голландии. Пруссы и фризы имели почти идентичную общественную структуру и внешний вид.

Индоевропейцы-“шнуровики”

Стремительному приходу индоевропейцев в эти края в конце III тысячелетия до н.э. местные малочисленные рыболовы ничего не могли противопоставить – они просто исчезли, скорее всего, разбежались или были истреблены. Индоевропейцы владели луками и боевыми топорами, приручили лошадь. И они стали хозяевами этой земли. Здесь возник новый очаг “шнуровой” культуры.

На Горе Грома – огромной песчаной дюне (близ южной окраины города Пионерский) индоевропейцы основали свое святилище – под огромным дубом. Здесь же позднее пруссы хоронили своих священных коней (их остовы были приняты немецкими переселенцами за останки великанов и гора получила другое название – Гора Великанов). Вблизи поселка Прибрежное (Балтийский район Калининграда) найдено долговременное поселение “шнуровиков”, где стены домов представляли собой ряд вертикально вбитых столбов, плотно прижатых друг к другу.

Загадка археологии – как “прыгнули” индоевропейцы из Северного Причерноморья на балтийское побережье, не оставив по пути следов своего присутствия? Свою роль, по-видимому, сыграл географический фактор – с юга Самбийский полуостров был надежно закрыт непроходимыми лесами и болотами. Поэтому индоевропейцы сначала освоили Русскую равнину, а в Янтарный край проникли вдоль побережья или по морю - на стоянках первых индоевропейцев III тыс. до н.э. на Куршской косе были найдены остатки судов.

Карта Пруссии XVIIв.(Prussia Accurate Descripta a Gasparo Henneberg Erlichensi. Amsterdam, 1650)

Индоевропейская экспансия связана, по всей вероятности, с резким изменением жизни в широкой степной полосе от Причерноморья до Южного Урала (а возможно и до монгольских степей), которое было обусловлено приручением лошади, изобретением колеса и упряжи. Лошадь позволила степнякам высвободить огромные человеческие ресурсы скотоводов, которым теперь не было необходимости содержать огромный “штат” пастухов. Облегчение условий труда привело также к росту численности степняков, которые начали распространяться за пределы своей ландшафтной ниши. Изобретение стремени привело к образованию вооруженного тяжелым оружием конного войска, а изобретение колесниц дало мощное преимущество ариям, вторгшимся в Индию. Индоевропейцы распространились всюду, где имели возможность пасти скот.

Самбийский полуостров был заселен индоевропейцами, но скудость здешней природы не дала им шанса сделать новый шаг в развитии – образовать государство. Военную и экономическую “конкурентоспособность” жителей янтарного края подрывало отсутствие собственных источников бронзы, из которой в ту эпоху изготовлялось оружие и орудия труда. Ландшафт диктовал возвращение к рыболовству и увядание воинского духа вместе со стабилизацией численности населения.

Очарованность первых индоевропейцев янтарным камнем, вероятно, привела к его обожествлению и выведению из возможного обменного оборота с другими племенами. “Солнечный камень” связывался с индоевропейскими солнечными божествами (позднее у пруссов – Перкуно, славянский Перун).

Карта острова Рюген и Померании (Eine Accurtae Karte von Pommern, wir auch dem Landt Rügen... XVIIIв.)

“Лужичане”

Первый известный нам этнический кризис на землях Янтарного края был пережит через утрату священного отношения к янтарю и превращению его в средство обмена – в эпоху бронзы и раннего железа (II-I тысячелетия до н.э.) число находок янтаря в погребениях возрастает по мере удаления от Самбийского полуострова. Одновременно можно проследить связи со славянскими землями – множество янтарных украшений в неолитических поселениях Новгородской земли.

Со сменой старых верований сменяется и ритуал захоронения. От индивидуальных захоронений во II тысячелетии до н.э. переходят к кремированию – культура самбийских курганов складывается вокруг единого центра в районе нынешнего города Пионерского. (Аналогичные курганы обнаружены в окрестностях Калуги).

Волна переселенцев двинулась в Пруссию с середины XIII века до н.э. с запада, из-за Вислы. Возникают поселения “лужицкой” культуры, которые, вероятно, не рассматривались как враждебные, поскольку имели близкий культурно-антропологический тип и были малочисленны. К югу от поселка Янтарный обнаружено единственного обособленное “лужицкое” поселение. Вероятно, именно от него элементы лужицкой культуры распространились среди остального населения. Здесь, судя по богатому присутствую в захоронениях, янтарь рассматривался как великая культурная ценность. Возможно “лужицкие” переселенцы просто вернули “шнуровикам” сохраненное культурное наследие.

Сложение “торгового” и “священного” типов субкультур дало новое качество – западнобалтскую культуру курганов, где кремированные останки размещались в “каменных ящиках” (поселок Отрадное западнее Светлогорска ). К середине I тысячелетия до н.э. культура такого рода захоронений распространяется от побережья на юг и восток – в Мазурское Поозерье и на правый берег Немана.

Вероятнее всего, “лужичане” были малым воинственным племенем, давшим миру “шнуровиков” новый импульс развития и растворившимся среди них – в противном случае мы видели бы крах культуры “шнуровиков” и замену ее иным культурным присутствием.

Эстии

Во времена, когда о Янтарном крае становится известно Нерону (середина I в. н.э.), янтарь снова является предметом торговли. По свидетельству Плиния Старшего, янтарь в огромных количествах вывозят в Римскую империю. Позднее Корнелий Тацит также описывает эстиев как собирателей янтаря, которые не задумываются о его происхождении и сами никак не используют. Интересно описание Тацитом эстиев: “Итак, правым берегом Свевского моря омывается земля племен эстиев, у которых обычаи и внешний вид как у свевов, а язык похож на британский. Они поклоняются матери богов и носят как символ своих верований изображение кабана.

Это у них заменяющая оружие защита от всего, гарантирующая почитателю богини безопасность даже среди врагов. Они редко пользуются железным оружием, чаще же дубинами. Над хлебом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением чем нежели это соответствует обычной лености германцев”.

Здесь Тацит смешивает описание нескольких сословных образов – безоружный жрец с амулетом кабана (исключающий железо как “нечистый” металл), сельский труженик с дубиной и воин с железным оружием. На связь с кельтами указывает особенность языка и поклонение Матери богов, а также изображения кабана.

В связи с готским нашествием возникает второй этнический кризис населения Янтарного края. К концу I в. н.э. культура насыпных курганов перемещается восточнее Немана до верховьев Оки, бывшие “эстии” заселяют территории нынешней Московской и Калужской области - многие реки и ручьи здесь носят балтские имена. Это часть бежавших от нашествия готов прусских родов могла мигрировать к своей прародине, к близко знакомым родовым сообществам. Считается, что именно эти переселенцы были известны здесь под именем “голядь”.

Оставшаяся часть “эстиев”, как и мигрировавшая, утратила свои культурные традиции, но не была уничтожена готами, вынужденными свои главные силы отвлекать на войну со скифами. Устойчивое поселение готов III века зафиксировано лишь на периферии Янтарного края – в районе сохранившегося орденского замка Бальга (прусская крепость Хонеда VI в. пала в результате предательства после 2-х летней обороны). От готской топонимики осталось лишь название города Хайлибергайль (нынешнее Мамоново). Готское слово halba (“половина”), обозначавшее в V в. пространства к юго-западу от города. Пруссы же называли окрестности города Швентомест (“святой город”) – здесь рос священный дуб пруссов, а река называлась Банава (“светлая, святая”).

От готов перенимается характерный орнамент керамики, фиксируемый в Самбии III-IV вв. Янтарь, прежде почитаемый как священный камень (находки жженого янтаря в святилище Шведеншанце севернее нынешнего поселка Романово), снова становится предметом торговли – в III-V вв. формируется Янтарный путь: по реке Хёлле от Горы Великанов, огибая Самбийский полуостров до устья Вислы (kvisl – древнегерм. “устье”) и к ее истокам, далее – вьючная переправа к берегам Дуная и сплав на ладьях до римской крепости Карнутум (предместья современной Вены), откуда сушей янтарь доставлялся до североиталийского города Аквилея.

Можно с уверенностью сказать, что никакого смешения с германскими племенами не произошло. Небольшие группы германцев около 250 г. ушли с границ расселения эстиев ближе к границам Римской Империи. С запада и с востока от смешения с другими племенами эстиев уберегали мощные лесные массивы, за которыми, как считалось, лежат владения подземного бога Патолса. Название реки Pregora переводится с древнепрусского как “текущая из нездешнего мира”.

Смешение происходило в стороне от Самбии, за лесным массивом – на нынешней Эльблонгской возвышенности, где осели остатки готов и гепидов, а также других племен, бежавших от гуннов (из их армий или от их армий) - их историй Йордан называет видивариями (что на древнегерманском означает “вещие воины”), фиксируя тем самым новый очаг этногенеза и новую сакральную традицию. А возможно и путая географию, примешивая к жизни беженцев святые для пруссов места – святилище Ромове с огромным городищем 205х182 м. и валом высотой 6,5 м (городище у поселка Липовка вблизи поселка Мамоново). Священный дуб в святилище был разделен на три части, в каждой из которых было окно с кумиром одного из триады прусских богов.

В V веке на Европу накатываются полчища гуннов, которая затрагивает Янтарный край своеобразно – воины-эстии принимают участие, как считается, в гуннских походах и войнах с Римом. Подчиненность Атилле самой территории проживания эстиев при этом носила скорее формальный характер. Весьма вероятен и другой сценарий возникновения профессионального прусского воинства – римский. Именно Рим рекрутировал в свои войска дружины эстиев, хорошо знакомых в Империи по янтарной торговле. Эстии не могли покориться эмиссарам гуннов в силу их совершенно иного культурного и антропологического типа. Контакты же с римлянами имели вековую историю и, возможно, эстии и в прежние времена шли на службу императорам небольшими отрядами. Можно предположить, что главное святилище пруссов Ромове было пантеоном, устроенным ветеранами римских легионов, которые всегда становились зачинателями культов, обретенных ими в походах (это хорошо известно по культу Митры.)

В Самбию сброд беглецов и переселенцев не пустили, но восприняли от них германский инвентарь погребений и некоторые легенды – в частности, о пришествии князей Видевута и Брутена. От бывших римских легионеров жители Янтарного края переняли военное снаряжение – форму боевого шлема и прямой римский щит. От переселенцев-коевников и вернувшихся из далеких краев воинов в быт прусских дружин вошли разгульные степные нравы с многодневными пирами и многоженством.

Пруссы

С появлением воинов-ветеранов, возвращавшихся из многолетних походов, возник новый кризис – воины знали иных богов и не могли уважать местных обычаев. К концу VI в. власть старейшин сменилась властью прусских вождей. По канонам римского военного лагеря пруссы стали строить городища с укрепленными валами и рвами.

Прусский пантеон богов Patolos, Perkunos, Potrimpos.Krollmann, C.: Das Religionswesen der alten Preußen, Tolkemita-Texte Dieburg, 17 век.

Хаос межплеменного смешения по соседству с пруссами усилился набегом авар и союзных им германских племен на западную часть Мазурского Поозерья в 566 году. Пруссы же, согласно “Прусской хронике” Симона Грунау, предпочли откупаться от аварских союзников данью – не только копченой рыбой и янтарем, но и своими детьми. Можно предположить, что практика “дани детьми” на самом деле означала совершенно иное, чем принято считать – отправку подрастающих мальчиков на воспитание своим коллегам по прежним походам, которые еще не вернулись к оседлой жизни и лучше сохранили воинские навыки.

Надпись на прусском флаге: "Gott Kurche! Zürne mit den Verheerern Tue ihnen Böses". Источник:Simon Grunau, 1326 год.

Согласно легенде, пруссы, платившие дань мазонам, в 550 году отказались повиноваться. Мазовецкий князь Антонес в союзе с королем Роксолании (Подунавье) выступили против прусского князя Видевута. Прусское войско было разбито. Тогда братья Брутен (верховный жрец) и Видевут (князь) созвали в святилище Ромове представителей высших сословий. Разразившаяся во время жертвоприношения гроза была истолкована как воля бога Перкуно, обещавшего помощь пруссам. И действительно, мазоны были разбиты пруссами, и князь Антонес послал к Видевуту своего сына Чанвига с предложением мира. Чанвиг в знак мира принес богам в жертву белую кобылицу. С тех пор белые лошади были объявлены священными. В 573 году Видевут и Брутен (первому было 116, второму - 132 года) решили разделить Брутению между наследниками. Видевут передал своему сыну Литтпо страну Литауен (Литву), Замо поручил во владение Земланд (территория Калининградского полуострова). Получили части страны и еще десять сыновей, а также три дочери Видевута. Был выбран новый верховный жрец Брудано. После этого братья-старцы взошли на костер - боги призывали их к себе.

Одна из немецких хроникальных историй гласит, что после побед Видевута пруссы испытывали трудности – природная среда не могла прокормить все население. (К тому же V век был отмечен резким похолоданием климата в Европе). Поэтому в земле Галиндии действовал закон умерщвления рожденных девочек. Кончилась эта демографическая затея плохо – пруссы были разбиты сначала христианским войском, потом соседи судавы опустошили Галиндию. Эта легендарная история показывает, что пруссы всегда жили в крайне жестких климатических условиях.

Крайне невзрачно выглядело жилище пруссов. Оно представляло собой сруб овальной формы, сооруженный на каменном венце и крытый соломой. В центре жилища находился открытый очаг, ограниченный камнями – он служил одновременно и для обогрева и для приготовления пищи. Дым выходил через отверстие в крыше или стене. Стены и потолок были покрыты слоем копоти.

Непомерные материальные затраты на умиротворение мазурских князей привели к оскудению прусских земель в VI-VII вв. Но в конце VII века прусское войско разбило соединенное войско мазур и авар (место битвы точно не установлено – где-то на юге Правдинского района) – благодаря возвращению своих отданных на воспитание детей, ставших умелыми воинами. Эта победа отмечена мировой историей появлением имени “пруссы”, а для пруссов стала поводом перенять от аварских воинов их внешний вид.

Судьба пруссов не пошла по пути, обычному для других народов. Военная победа не привела к узурпации власти военными вождями. Приписанная воле прусских богов, она дала в руки жреческого сословия бразды правления. Верховные жрецы получили священное культовое имя, передававшееся из поколения в поколение – Криве-Кривайтис. (Не это ли имя перекочевало вместе с сембами на Русь, где жили кривичи, наследуя также имя прусского племени кривингов, обитавшего на Куршской косе?) Прусские племена при этом жили по-прежнему обособленно, не подчиняясь так и не возникшей здесь единой государственной системе.

Дружинно-племенной характер прусского социума позволил им мирно уживаться с викингами, которые зачастую входили в состав прусских дружин – об этом свидетельствуют находки в могильнике VII века Кляйнхайде (на северной окраине нынешнего Гурьевска) – захоронение знатного воина с двумя соратниками в виде каменной ладьи характерно для Южной Скандинавии.

В то же время викинги служили своеобразному отбору, снижавшему вероятность государственной самоорганизации пруссов. В конце IX века набег викингов (возможно, и самих пруссов) разорил торгово-ремесленный центр Трусо (близ нынешнего польского Эльблонга), где к тому же было множество торговцев и ремесленников непрусского происхождения. Викинги, таким образом, были также и своеобразными селекционерами, хранившими чистоту прусской породы. Вполне возможно, что среди викингов было множество пруссов, которые не хотели видеть своих единоплеменников заимствующими чужие нравы.

Побережье Самбии всегда было открыто для свободных воинских дружин. К тому же у скандинавов и пруссов были общие боги – исследователи обнаружили идентичность между прусским святилищем Ромове (прусск., “чистое место”), располагавшимся близ нынешнего поселка Липовка(Багратионовский район) примерно с V века, и шведским Уппсала. Близость к кельтам, а затем к викингам, позволяет выдвинуть гипотезу о единой этнической истории, в которой пруссы были не периферией, а центром северных культов – своеобразной базой, тихой гаванью для странствующих по морям дружин и оседавших в далеких краях переселенцев.

Masch-Wogen Бог Percunust

Дружинная добыча была скорее предметом обмена, который происходил в конце лета вокруг цитадели Кауп (сканд. “торжище”) у поселка Моховое близ Зеленоградска , где в X в. на “ярмарках” встречались дружинники с разных концов Балтии. Этот центр был окружен цепью святилищ, в которых “отмаливались грехи” походной жизни – в соответствии с нюансами верований каждого пришлого отряда. Попытка христианизаторской миссии Войцеха-Адальберта в Каупе (997 год) кончилась трагически – он, как осквернитель, был принесен в жертву языческим богам.

Изображение Ромувы в книге К. Хартноха "Старая и Новая Пруссия" 1684 г.

На рубеже тысячелетий заканчивается очередной цикл истории пруссов. В 1010 году польский король Болеслав Храбрый уничтожил святилище Ромове и убил верховного жреца – как считается, в отместку за убийство причисленного к лику святых Войцеха-Адальберта. Жрецы перенесли святилище на левобережья реки Преголи (близ нынешнего Междуречья, поселок Бочаги). Новое святилище представляет собой крупнейшее сооружение в Северной Европе той эпохи – площадка укреплена двумя валами высотой до 15 м. “Ритуальная чистота” (отсутствие культурного слоя) подчеркивает культовое назначение городища.

В 1016 году датский конунг Канут Великий сжег Кауп. Но дружинные поселения вокруг него просуществовали еще столетие – поселки Варгенава (прусск., “поселок варягов”) и Бледава (нынешние Малиновка и Сосновка Зеленоградского района). Последние викинги, бежавшие от Вильгельма Завоевателя и других королевских правителей, нашли свое пристанище именно здесь. К концу XI века исчезают захоронения в ладьях, из могильников исчезают захоронения коней (характерные с III в.), захоронения становятся предельно скромными, исчезает обряд кремации. Морские дружины, лишенные баз на побережье, превращаются в пешие и уходят на службу князьям Польши, Литвы и Руси. Можно предположить, что под именем “варяги” они переселялись на Русь целыми родами. Возникает столетняя пауза, в течение которой “воспроизводство” профессиональной дружины прерывается.

Привычный поток добычи с моря иссяк, культурный стереотип требовал изменений – прежде всего, перехода к земледелию. С выдвижением на первый план земельных отношений начинает складываться протогосударственная структура и сравнительно быстро растет численность пруссов. Группы родственных семей живут хутором, управляются старейшиной и владеют наследуемыми угодьями лакусами (лакус - прусск. “поле”). Группа хуторов образует полку (по лка – прусск., “волость”) с округлым городищем в центре, где проводилось народное собрание, и осуществлялись жертвоприношения. Волостью управляла “госпо да” - выборный орган, состоящий преимущественно из жрецов. Городище обычно состояло из двух частей – для постоянного пребывания выборных властей и для укрытия окрестных жителей в случае опасности.

Лишенное дружин прусское оседлое население не смогло оказать сопротивления вторжению польского короля Болеслава III зимой 1110-1111 гг. Затем прусское ополчение вынуждено было вести беспрерывные сражения с пограничным польским княжеством Мазовия в землях Любавия и Хельминская юго-западнее мазурских озер.

Дружинная мощь пруссов восстанавливается, что позволяет им давать отпор польским вторжениям и расширять свои владения к востоку и югу, осваивая прежде запретные территории лесной пустоши. Войны поляков с пруссами казалось завершились в 1166 году разгромом польского войска. Теперь уже поляки страдали от прусских набегов. Расширяются земли Натангия, Вармия, Погезания, образуются земли Помезания, Бартия и Надравия. К концу XII века под их влияние попадают восточные соседи-родственники – скальвы и ламаты. В X-XI вв. близкие пруссам воинственные судавы-ятвяги совершают набеги на Русь, что вынуждает Ярослава Мудрого ставить в верховьях Немана крепости.

Пруссы так и не смогли освоить территории к югу и востоку от Самбии и Натангии – многие городища не достроены и не имеют культурного слоя, могильники пруссов XII-XIII вв. здесь практически не встречаются. Расширение прусской экспансии было остановлено крестовыми походами против пруссов.

Вооруженный прусс (Ch.Hinze, U.Diederich «Ostpreussische Sagen». Кöln, 1983)

Пруссы в русской истории

Близ Светлогорска (немецкий Раушен) имеется речка с прусским именем Русис (Русс в немецких записях). По имени речки именовалась и прусская волость – Rusemothe (mothe – прусск., группа поселений). В датских и немецких источниках XII в. присутствуют многочисленные упоминания земли Ruzzia, Ruscia, скорее всего расположенной по реке Руса (Русне/Русс). Отнести эти упоминания к Новгороду, как считают историки, затруднительно или вовсе невозможно.

На немецкой карте Пруссии Хеннеберга 1576 г. Русь относится к названию реки при перечислении рек дельты Немана: Russe sive Holm (“Руса, или Хольм”, “хольм” - сканд., остров). Первое в истории упоминание Литвы связано с описанием мученической смерти св. Бруннона-Бонифация в 1009 г. на границе “Руси и Литвы” (первым немецкий хронограф должен был назвать ближайшую территорию). Св. Бруннон прибыл в Скаловию (Sclavia – также напоминает “склавины/славяне”) с миссией к языческому правителю Нетимеру, которого св. Петр Дамиан называет “королем русов” (regem russorum). Отражением того же названия служит и древнейший поселок - нем. Rossitten (прусск. “Малая Русс”, совр. Рыбачий на Куршской косе ), возникший вокруг орденского замка Rositten, возведенного на месте прусского святилища Rosa. Может быть, это было одно из владений племени русов, которым принадлежал и также прусский центр Кауп, вокруг которого была создана цепь святилищ.

Древнейший герб Киева - трезубец найден выбитым на камне во многих местах Самбии. (Вероятно, он символизирует триаду древне-прусских богов: Перкуно – бог молнии и грома в огненном венце, Потол – бог-старец, бог подземного мира и смерти с мертвыми головами человека, лошади и коровы в качестве атрибутов, Потримп – бог-юноша, бог рек, источников и плодородия.) Древнерусские приднепровские погребения идентичны самбийским. Древнерусские летописи говорят как о том, что Рюрик был призван новгородцами не из Швеции, а из Пруссии, так и о том, что древнерусские знатные рода - прусского происхождения (Полное собрание русских летописей, т. 7, 1856; Бархатная именная книга русских царей, Русская геральдика, 1855, 1990). Мало того, одним из предков Романовых признается некий Глянда - типично прусское имя.

На связи Янтарного края с Русью указывает находка в могильнике Гросс-Фидрихсберг X-XI вв. (обнаруженная при строительстве форта в XIX веке, Кенигсберг) захоронения вождя в железном шлеме, покрытом бронзовыми золочеными пластинами. Такой шлем считается принадлежностью древнерусских князей. Возможно, этот шлем был получен в награду за службу в русской дружине.

В своей автобиографии Пушкин писал: “Мы ведем свой род от прусского выходца Радши, или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т.е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества святого Александра Ярославовича Невского. От него пошли Мусины, Бобрицевы, Мятлевы, Поводовы, Бутурмены...” И хотя эта версия опровергается историками, мы не можем отбросить ее, хотя бы потому что великий поэт был ближе к своим корням исторически и мог иметь в распоряжении позднее утраченные документы и свидетельства историков своего времени.

Один из предков царского рода Романовых носил имя Андрей Кобыла, которое без перевода на древнеславянском звучало как Андрей Прусс. Летопись подтверждает его приход из Литвы, через которую лежал путь прусских родов на Русь.

Историки предполагают, что скандинавско-прусская дружина “датского” (а скорее фризско-прусского) князя Рюрика в IX в. получила владения, закрепив за ним свое родовое название – Русь. В Х веке пруссы окончательно покидают Кауп. Переселение состоялось в закрепленные во владение земли, где первоначально русами звались только представители знатной военной верхушки – витязи (сканд. wiking было заимствовано пруссами как witingis, после чего у русских трансформировалось в “витязь”). Позднее это название распространилось на весь народ. Не случайно древнейшая улица Новгорода называется “Прусской”, что не связано с возникшей только после XIII в. торговлей с орденским прусским государством.

Приведенные свидетельства указывают на особую роль прусской земли в истории России. Вероятно, можно говорить о культурной трансляции римской государственной парадигмы через Пруссию на Русь, противопоставляя ее принятой многими историками концепции монголо-татарской модели государственности, будто бы принятой на Руси во время ига.

Римская модель, перенесенная воинским сословием из Пруссии, является прямым предшественником модели Российской Империи. Россия преемствует имперскую жреческо-царскую модель от Византии, а аристократическую-воинскую – от Рима и Пруссии.

Сопротивление тевтонскому завоеванию

Три фактора подорвали обороноспособность пруссов против орденского нашествия: слабость самоорганизации (отсутствие государственной системы) и слабость экономическая (и как следствие – малочисленность прусских племен). Пруссы не успели не только создать своего государства, но и освоить земледелие – орудия труда были примитивны, отчего численность пруссов оставалась незначительной.

Пруссы убивают св. Адальберта. Деталь дверей Собора в Гнезно,Польша.1170 г .

История столкнула на прусских землях две нарастающие силы – прусские дружины предгосударственного племенного союза и войска феодально-католической польско-германской экспансии. В 1191 году Казимир Справедливый осуществляет поход против ятвягов и помезан, живущих обособленно от основного племенного массива пруссов. По границам прусских земель с 1216 года против пруссов постоянно выступают польские феодалы. В 1222-1223 гг. происходит крестовый поход, в котором участвует все польское рыцарство. Результаты похода были незначительными – в зависимость от поляков попала Хельминская (Кульмская) земля – периферийная прусская территория.

Болеслав Храбрый выкупает тело Адальберта на вес золота. Деталь дверей Собора в Гнезно,Польша.1170 г . http://kirill-anya-travel.narod.ru/2009/poland/travel_04.htm...

В 1228 году пруссы разгромили польский рыцарский Добжинский орден, созданный специально для завоевания Янатраного края. Нот в 1230 Конрад Мазовецкий уступает тевтонским крестоносцам Хельминскую землю, а Дробжинский орден вливается в Тевтонский. С этого момента можно вести отсчет тевтонской агрессии, в конце концов лишившей пруссов независимости. Тевтонское завоевание превратило жизнь пруссов в сплошную череду сражений против опытного и организованного врага. Беспрерывные битвы продолжались более полувека.

В 1233 году в битве при Сиргуне крестоносцы разбили слабое прусское войско. Но в 1242 году согласованное выступление пруссов позволило очистить от крестоносцев весь захваченный запад прусских земель. Но осада замка Бальга – плацдарма для последующих вторжений крестоносцев – была для пруссов неудачной. Пришедшее на помощь осажденным войско заманило пруссов в засаду. И здесь, как и во множестве других эпизодов заката прусской истории, свою роль сыграло предательство одного из прусских вождей.

Под давлением Папского престола пруссам в 1249 году пришлось признать эти земли Орденскими. Тем не менее, в этом же году началось новое “восстание” пруссов.

В 1253 году пруссы разбили крестоносцев близ деревни Гирмов (ныне поселок Русское). Возглавлявший войско орденский комтур был убит. Битва произошла у городища – места сбора прусского ополчения. Интересно, что городище Гроссе Хаузен имеет характерную спиральную форму, сходную с той, которую обнаружили в далеком Аркаиме (юг Челябинской области). Аркаим и древнее прусское городище совпадают и по размерам. Находки Аркаима датируются XVIII-XVI вв. до н.э. или несколько ранее. Очевидно, здесь прослеживается связь с индоевропейской миграцией, охватившей несколько тысячелетий во времени и несколько тысяч километров в пространстве.

В 1254 г. чешский король Оттокар II возглавил поход на Самбию. Пройдя через замки Эльблонг и Бальга с 60-тысячным войском, он по льду внезапно переправился к прусской деревне Пилав (Пиллау, Балтийск) и нанес поражение прусскому ополчению у городищ Меденове (Кумачево)(“лесное”), Рудава (Мельниково)(“красное”), Ногимпте (Сиренево)(“твердыня, оборонительный пункт”). Правилом рыцарей было полное уничтожение городища вместе с его жителями, оказавшими сопротивление. Возможно, именно это привело к целой серии предательств прусских вождей – в 1255 крещеный прус провел крестоносцев к городищу Капостете (нынешний поселок Курортное) , который был взят штурмом; в том же году вождь обороны городища Велува (у северу от нынешнего Знаменска у поселка Прудное) сдал его комтуру Кенигсберга.

Пруссы не имели объединенной регулярной дружины и практически без боя сдали восточную часть Самбии до Тапиовы (Тапиау, Гвардейск ). Тевтонцы воспользовались также захватом в заложники сыновей местных нобилей. Возвращаясь на родину, Оттокар II предложил крестоносцам организовать замок у прусского городища Тувангсте (вероятно, существовало также городище Конугарбс – княжеская гора). Здесь в 1254 г. возник замок Кенигсберг. Поблизости от замка в 1278 году был казнен один из прусских вождей – Глаппо, по имени которого названа гора Глаппенберг (в районе нынешней улицы Коперника в Калининграде).

В 1260 году возникает новый всплеск прусского сопротивления, обусловленный поражением крестоносцев в Литве у озера Дурбе от прусско-литовского войска и опасным для них походом монгольских войск под началом Бурундая. Возглавил сопротивление нобиль Натангии Геркус Манто (Герко Мантас, Генрих Манте). 22 января 1261 года в битве при Покарвисе (юго-восток дер. Ушаково) он разбил крестоносцев, загнав их в болото. Пленные рыцари были принесены в жертву - привязаны к своим коням и сожжены. Возможно, это была месть за сожжение прусских вождей и старейшин, которых крестоносцы в 1260 году под видом переговоров заманили на городище Ленценберг (Lemptenburc) - 3 км к западу от д. Ушакова - и предали огню.

В ходе борьбы с Орденом пруссами был сожжен замок Каумен (пос. Заречье), замок Триммау (прусский Тремов, близ нынешнего поселка Дружба), осажден замок Нойхаузен (Гурьевск). Затем был уничтожен замок Христбург, осаждены замки Бальга и Кенигсберг. Осада была снята после тяжелого ранения Геркуса Манто. Пруссы были разгромлены также в битве у городища Побетен (нынешний поселок Романово) (между 1261 и 1267), где, согласно хронике, погибло более 5000 прусских дружинников..

Прусское сопротивление окончательно захлебнулось после гибели своего вождя – предположительно он был убит рыцарями в центральном святилище пруссов к югу от замка Норкиттен (поселок Междуречье) близ поселка Бочаги.

В 1274 году штурмом было взято центральное укрепление Надравии – городище Камменсвике (“пчелиный поселок”) – на территории нынешнего поселка Тимофеевка восточнее Черняховска – где, судя по находкам, поселение существовало еще в начале I тысячелетия н.э.

Пруссы не успевали возводить новые укрепления – в том же году было взято еще три городища, включая спешно построенное мощное укрепление Отолихия (на северной окраине поселка Фунмановка, что северо-восточнее города Гусева).

Тяжелое положение пруссов было связано с массовым предательством нобилей, утративших веру в возможную победу и отказывавшихся от языческих богов. Многие из них были обращены в христианство еще детьми, будучи в заложниках в Орденских землях. (Сам Герко Мантас был обращен в христианство во время пребывания в заложниках в Магдебурге). В 1295 г. происходит последнее восстание пруссов против нобилей-изменников, потерпевшее поражение из-за предательства одного из своих вождей.

Орденский замок в Вендене (Цесис)

Конец прусской истории

Христианизация означала для пруссов разрыв между элитой и народом – народ христианизировался поверхностно (Орден в большей мере интересовался янтарем), продолжая поклоняться языческим богам. Прежние обряды сохранялись в течение всего средневековья. В 1520 году известно жертвоприношение черного быка для отвращения приближающегося к Кенигсбергу польского флота. Еще в начале XVIII века на городище Краам (южнее Светлогорска) совершались кровавые жертвоприношения.

Вторым ударом по прусскому народу была утрата моноэтничности на своих территориях – в XIV веке началось массовое переселение крестьян из Германии, которые к тому же были носителями прогрессивных приемов земледелия (воловья упряжка и “немецкий плуг”), а в XV – из Литвы в слабозаселенные пруссами Скаловию и Надравию (отчасти возвращая сохраненные там прусскими дружинниками обычаи предков). Мощные лесные массивы, отделявшие степную Самбию от соседей, стали активно вырубаться и распахиваться.

Новая волна переселенцев возникла после ликвидации Ордена в XVI веке – сюда из Нидерландов и Франции потянулись переселенцы-протестанты, спасавшиеся от католических преследований. Окончательному смешению способствовала страшная эпидемия чумы в начале XVIII века, после которой переселенцам были предоставлены значительные имущественные и правовые льготы.

Одновременно пруссам начинает возвращаться их культурное наследие. В 1561 году появляется первая книга на прусском языке, монах Симон Грунау и его последователи создают прусскую историографию. Можно считать, что превращение прусской истории в предмет исследования заканчивает живую историю пруссов как самостоятельного этноса.

Начинается иной – прусско-германский этногенез с кратковременным взлетом, исчерпавшим энергетику прусского духа. В отличие от многотысячелетней “прусской” истории, история пруссачества занимает всего две-три сотни лет. Еще в середине XVIII века население Пруссии готово было присягать любому пришлому завоевателю. И хотя в Семилетней войне прусская армия и талант Фридриха Великого составили для русских серьезного соперника, население Пруссии было безучастно к войне и не проявило ничего подобного тому, что проявили русские в Отечественную войну 1812 года. Сам Фридрих Великий писал и думал на французском языке, вместе с “верхами” прусского общества преклонялся перед французской культурой и даже мечтал стать известным французским поэтом.

В войне с Наполеоном пруссаки также показали себя неплохими солдатами, но неважными гражданами – они легко переходили от войны с Бонапартом к союзничеству с ним против России, а перед лицом поражения французской армии быстро приняли сторону русских и даже сыграли позднее роковую роль в сражении под Ватерлоо, где подоспели к союзникам именно в тот момент, когда Наполеон ожидал свой задержавшийся на марше корпус, и решили исход сражения.

Русские дважды спасали Пруссию от исторического небытия. Первый раз отказавшись от оккупации фактически уже поверженной Пруссии в 1760. Второй раз – во время переговоров Александр I с Наполеоном, когда русский царь отказался от планов Бонапарта расчленить и уничтожить Пруссию. Русские прощали пруссов за предательство и в первом, и во втором случае, закрывая глаза на нарушенные клятвы и союзнические обязательства.

Во второй половине XIX века Пруссия становится политическим центром германской государственности, а пруссаки – ядром германской нации. В середине ХХ века после второй мировой войны Пруссия подвергается расчленению – она поделена между другими немецкими землями, Польшей и СССР. Несколько миллионов жителей Пруссии переселяются в западные немецкие земли, где их, по свидетельству историков, встретили далеко не ласково, считая виновниками всех бед Германии. С этого момента то особое состояние духа, которое Освальд Шпенглер называл “прусский социализм”, исчезает из истории.

Заключение

Известные этапы прусской истории могут служить своего рода модельным экспериментом, в котором можно проследить судьбу этноса, огражденного от завоеваний и оказавшегося не обочине мастшабных переселений народов. Индоевропейцы, осевшие в Янтарном крае в расовом отношении не изменялись в течении трех тысяч лет, хотя неоднократно проходили через этнические кризисы и принимали различные культурные модели. Немногочисленность пришельцев позволяла ассимилировать их, даже признав их власть над собой и переняв у них важные хозяйственные и военные новшества.

Столь длительный период существования группы индоевропейских племен-пруссов указывает, что этногенез вовсе не является внутренне заложенным в биологическую природу механизмом, как считал Л.Гумилев. О том же говорит и история пруссаков, которые этнически сформировались не ранее XV века, а в ХХ веке исчезли из истории.

Прусская история отчасти проливает свет на прибрежную историю Балтии – разные имена морских дружин, тревожащих все северное побережье Европы, по всей вероятности, связано с единой близкородственной этнической общностью. Пространственный размах деятельности норманнов-викингов-варягов не должен нас смущать как не смущает такой же размах древнегреческой морской экспансии.

Прусская история также дает пример стойкого сопротивления всяческим завоевателям и приятия привнесенных новаций. Власть среди пруссов принадлежала тому, кто приходил с миром и приносил с собой более высокие культурные ценности и прогрессивные экономические технологии. Финал прусской истории также поучителен: без государственной организации нет и не может быть независимого существования, а лишение независимости приводит к исчезновению народа.

Версия 81649590 страницы «Пруссы» не существует.

Напишите отзыв о статье "Пруссы"

Отрывок, характеризующий Пруссы

Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu"est ce qu"il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N"avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu"est ce qu"il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J"ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c"est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.

Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C"est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l"interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n"a pas l"air d"un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m"a bien l"air d"un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu"il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons!
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu"est ce qu"elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu"elle dit? – проговорил он. – Elle m"apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.

В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c"est l"angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L"angine? Oh, c"est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l"angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu"on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C"est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J"ai envoye savoir de ses nouvelles. On m"a dit qu"elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c"est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m"empeche pas de l"estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C"est le medecin intime de la Reine d"Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c"est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L"Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu"il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C"est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.

Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d"Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».

Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d"ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M"apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l"abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L"ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l"heure qu"il est. Je l"ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l"armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N"avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l"exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu"il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j"ai laisse toute l"armee depuis les chefs jusqu"au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l"armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n"aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j"userai ainsi jusqu"a la derniere ressource de mon empire. Il m"en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu"ici (государь показал рукой на половину груди), et j"irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n"oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu"un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J"ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d"ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu"il venait d"entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l"Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.

Себя никогда не называли. Самоназвания относились к дружественным племенным союзам, идентифицируемым по территориям, – сембы из Самбии (прусск. “земля”), натанги из Натангии и т.д., а также по именам прусских родов. И это свидетельствует об отсутствии государственной самоорганизации, которая обязательно дала бы пруссам общее самоназвание. Пруссы были только родственным племенным союзом.

Пруссы называли свою землю “Островное царство” (“Ульмигания”, “Ульмигерия”, “Ульмеригия” - в готском варианте) – полуостров Самбия считался до XII века островом, ограниченным водами Балтийского моря и реками Преголя и Дейма. В целом же прусские земли в период максимального могущества простирались от Вислы до Немана.

В начале нашей эры германцы назвали жителей этой территории “эстии” - живущие на востоке, а германские историки до IX века называли эту землю “Эстланд” - восточная страна. (Никакой этнической связи с нынешними эстонцами здесь не прослеживается.) В эпоху Юлия Цезаря кельты и германцы именовали эту землю также “Озерикта” и “Аустравия” – восточная страна. Это имя означало лишь границу известного европейцам мира – не более того.

Имя “пруссы” повторяется в разных языках. Возможно, оно идет от санскритского purusah – “человек”, отзвуком повторяясь в готском - “prus” (конь, мерин) и древнеславянском (конь, кобыла) – пруссы были искусными коневодами и содержали табуны белых священных коней, приносимых в жертву богам. В то же время готы (V в.) и некоторые германские историки (вплоть до XIV в.) именовали западную часть прусских земель как Витланд или Вейделант (“страна мудрецов”), возможно как-то связывая это название с прусским святилищем Ромове, имевшим общебалтское значение.

А немецкой историографии сложилось представление о том, что пруссы – народ, живущий по Руссу, как назывался Неман в нижнем течении (сегодня сохранилось название одного из рукавов реки – Русны/Русне). Средневековые источники дают основание для толкования термина “пруссы” как “живущие перед русами”.

Иноземное наименование “Пруссия”, вероятно пошло от “Боруссия”. По немецкой версии от “Брутения” (brote, прусск. – брат) – в соответствии с легендой о пришествии в этот край Брутена – верховного жреца, брата военного вождя Видевута. По версии Ломоносова – от “Поруссия”, пограничная с Русью территория. По версии русского лингвиста О.Н.Трубачева это название было созвучно имени близкородственного пруссам племени “фризов” - западногерманским племенем, обитавшим на территории нынешней Голландии. Пруссы и фризы имели почти идентичную общественную структуру и внешний вид.

Индоевропейцы-“шнуровики”

Стремительному приходу индоевропейцев в эти края в конце III тысячелетия до н.э. местные малочисленные рыболовы ничего не могли противопоставить – они просто исчезли, скорее всего, разбежались или были истреблены. Индоевропейцы владели луками и боевыми топорами, приручили лошадь. И они стали хозяевами этой земли. Здесь возник новый очаг “шнуровой” культуры.

На Горе Грома – огромной песчаной дюне (близ южной окраины города Пионерский) индоевропейцы основали свое святилище – под огромным дубом. Здесь же позднее пруссы хоронили своих священных коней (их остовы были приняты немецкими переселенцами за останки великанов и гора получила другое название – Гора Великанов). Вблизи поселка Прибрежное (Балтийский район Калининграда) найдено долговременное поселение “шнуровиков”, где стены домов представляли собой ряд вертикально вбитых столбов, плотно прижатых друг к другу.

Загадка археологии – как “прыгнули” индоевропейцы из Северного Причерноморья на балтийское побережье, не оставив по пути следов своего присутствия? Свою роль, по-видимому, сыграл географический фактор – с юга Самбийский полуостров был надежно закрыт непроходимыми лесами и болотами. Поэтому индоевропейцы сначала освоили Русскую равнину, а в Янтарный край проникли вдоль побережья или по морю - на стоянках первых индоевропейцев III тыс. до н.э. на Куршской косе были найдены остатки судов.

Индоевропейская экспансия связана, по всей вероятности, с резким изменением жизни в широкой степной полосе от Причерноморья до Южного Урала (а возможно и до монгольских степей), которое было обусловлено приручением лошади, изобретением колеса и упряжи. Лошадь позволила степнякам высвободить огромные человеческие ресурсы скотоводов, которым теперь не было необходимости содержать огромный “штат” пастухов. Облегчение условий труда привело также к росту численности степняков, которые начали распространяться за пределы своей ландшафтной ниши. Изобретение стремени привело к образованию вооруженного тяжелым оружием конного войска, а изобретение колесниц дало мощное преимущество ариям, вторгшимся в Индию. Индоевропейцы распространились всюду, где имели возможность пасти скот.

Самбийский полуостров был заселен индоевропейцами, но скудость здешней природы не дала им шанса сделать новый шаг в развитии – образовать государство. Военную и экономическую “конкурентоспособность” жителей янтарного края подрывало отсутствие собственных источников бронзы, из которой в ту эпоху изготовлялось оружие и орудия труда. Ландшафт диктовал возвращение к рыболовству и увядание воинского духа вместе со стабилизацией численности населения.

Очарованность первых индоевропейцев янтарным камнем, вероятно, привела к его обожествлению и выведению из возможного обменного оборота с другими племенами. “Солнечный камень” связывался с индоевропейскими солнечными божествами (позднее у пруссов – Перкуно, славянский Перун).

“Лужичане”

Первый известный нам этнический кризис на землях Янтарного края был пережит через утрату священного отношения к янтарю и превращению его в средство обмена – в эпоху бронзы и раннего железа (II-I тысячелетия до н.э.) число находок янтаря в погребениях возрастает по мере удаления от Самбийского полуострова. Одновременно можно проследить связи со славянскими землями – множество янтарных украшений в неолитических поселениях Новгородской земли.

Со сменой старых верований сменяется и ритуал захоронения. От индивидуальных захоронений во II тысячелетии до н.э. переходят к кремированию – культура самбийских курганов складывается вокруг единого центра в районе нынешнего города Пионерского. (Аналогичные курганы обнаружены в окрестностях Калуги).

Волна переселенцев двинулась в Пруссию с середины XIII века до н.э. с запада, из-за Вислы. Возникают поселения “лужицкой” культуры, которые, вероятно, не рассматривались как враждебные, поскольку имели близкий культурно-антропологический тип и были малочисленны. К югу от поселка Янтарный обнаружено единственного обособленное “лужицкое” поселение. Вероятно, именно от него элементы лужицкой культуры распространились среди остального населения. Здесь, судя по богатому присутствую в захоронениях, янтарь рассматривался как великая культурная ценность. Возможно “лужицкие” переселенцы просто вернули “шнуровикам” сохраненное культурное наследие.

Сложение “торгового” и “священного” типов субкультур дало новое качество – западнобалтскую культуру курганов, где кремированные останки размещались в “каменных ящиках” (поселок Отрадное западнее Светлогорска ). К середине I тысячелетия до н.э. культура такого рода захоронений распространяется от побережья на юг и восток – в Мазурское Поозерье и на правый берег Немана.

Вероятнее всего, “лужичане” были малым воинственным племенем, давшим миру “шнуровиков” новый импульс развития и растворившимся среди них – в противном случае мы видели бы крах культуры “шнуровиков” и замену ее иным культурным присутствием.

Во времена, когда о Янтарном крае становится известно Нерону (середина I в. н.э.), янтарь снова является предметом торговли. По свидетельству Плиния Старшего, янтарь в огромных количествах вывозят в Римскую империю. Позднее Корнелий Тацит также описывает эстиев как собирателей янтаря, которые не задумываются о его происхождении и сами никак не используют. Интересно описание Тацитом эстиев: “Итак, правым берегом Свевского моря омывается земля племен эстиев, у которых обычаи и внешний вид как у свевов, а язык похож на британский. Они поклоняются матери богов и носят как символ своих верований изображение кабана.

Это у них заменяющая оружие защита от всего, гарантирующая почитателю богини безопасность даже среди врагов. Они редко пользуются железным оружием, чаще же дубинами. Над хлебом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением чем нежели это соответствует обычной лености германцев”.

Здесь Тацит смешивает описание нескольких сословных образов – безоружный жрец с амулетом кабана (исключающий железо как “нечистый” металл), сельский труженик с дубиной и воин с железным оружием. На связь с кельтами указывает особенность языка и поклонение Матери богов, а также изображения кабана.

В связи с готским нашествием возникает второй этнический кризис населения Янтарного края. К концу I в. н.э. культура насыпных курганов перемещается восточнее Немана до верховьев Оки, бывшие “эстии” заселяют территории нынешней Московской и Калужской области - многие реки и ручьи здесь носят балтские имена. Это часть бежавших от нашествия готов прусских родов могла мигрировать к своей прародине, к близко знакомым родовым сообществам. Считается, что именно эти переселенцы были известны здесь под именем “голядь”.

Оставшаяся часть “эстиев”, как и мигрировавшая, утратила свои культурные традиции, но не была уничтожена готами, вынужденными свои главные силы отвлекать на войну со скифами. Устойчивое поселение готов III века зафиксировано лишь на периферии Янтарного края – в районе сохранившегося орденского замка Бальга (прусская крепость Хонеда VI в. пала в результате предательства после 2-х летней обороны). От готской топонимики осталось лишь название города Хайлибергайль (нынешнее Мамоново). Готское слово halba (“половина”), обозначавшее в V в. пространства к юго-западу от города. Пруссы же называли окрестности города Швентомест (“святой город”) – здесь рос священный дуб пруссов, а река называлась Банава (“светлая, святая”).

От готов перенимается характерный орнамент керамики, фиксируемый в Самбии III-IV вв. Янтарь, прежде почитаемый как священный камень (находки жженого янтаря в святилище Шведеншанце севернее нынешнего поселка Романово), снова становится предметом торговли – в III-V вв. формируется Янтарный путь: по реке Хёлле от Горы Великанов, огибая Самбийский полуостров до устья Вислы (kvisl – древнегерм. “устье”) и к ее истокам, далее – вьючная переправа к берегам Дуная и сплав на ладьях до римской крепости Карнутум (предместья современной Вены), откуда сушей янтарь доставлялся до североиталийского города Аквилея.

Можно с уверенностью сказать, что никакого смешения с германскими племенами не произошло. Небольшие группы германцев около 250 г. ушли с границ расселения эстиев ближе к границам Римской Империи. С запада и с востока от смешения с другими племенами эстиев уберегали мощные лесные массивы, за которыми, как считалось, лежат владения подземного бога Патолса. Название реки Pregora переводится с древнепрусского как “текущая из нездешнего мира”.

Смешение происходило в стороне от Самбии, за лесным массивом – на нынешней Эльблонгской возвышенности, где осели остатки готов и гепидов, а также других племен, бежавших от гуннов (из их армий или от их армий) - их историй Йордан называет видивариями (что на древнегерманском означает “вещие воины”), фиксируя тем самым новый очаг этногенеза и новую сакральную традицию. А возможно и путая географию, примешивая к жизни беженцев святые для пруссов места – святилище Ромове с огромным городищем 205х182 м. и валом высотой 6,5 м (городище у поселка Липовка вблизи поселка Мамоново). Священный дуб в святилище был разделен на три части, в каждой из которых было окно с кумиром одного из триады прусских богов.

В V веке на Европу накатываются полчища гуннов, которая затрагивает Янтарный край своеобразно – воины-эстии принимают участие, как считается, в гуннских походах и войнах с Римом. Подчиненность Атилле самой территории проживания эстиев при этом носила скорее формальный характер. Весьма вероятен и другой сценарий возникновения профессионального прусского воинства – римский. Именно Рим рекрутировал в свои войска дружины эстиев, хорошо знакомых в Империи по янтарной торговле. Эстии не могли покориться эмиссарам гуннов в силу их совершенно иного культурного и антропологического типа. Контакты же с римлянами имели вековую историю и, возможно, эстии и в прежние времена шли на службу императорам небольшими отрядами. Можно предположить, что главное святилище пруссов Ромове было пантеоном, устроенным ветеранами римских легионов, которые всегда становились зачинателями культов, обретенных ими в походах (это хорошо известно по культу Митры.)

В Самбию сброд беглецов и переселенцев не пустили, но восприняли от них германский инвентарь погребений и некоторые легенды – в частности, о пришествии князей Видевута и Брутена. От бывших римских легионеров жители Янтарного края переняли военное снаряжение – форму боевого шлема и прямой римский щит. От переселенцев-коевников и вернувшихся из далеких краев воинов в быт прусских дружин вошли разгульные степные нравы с многодневными пирами и многоженством.

Романизированные эстии

С появлением воинов-ветеранов, возвращавшихся из многолетних походов, возник новый кризис – воины знали иных богов и не могли уважать местных обычаев. К концу VI в. власть старейшин сменилась властью прусских вождей. По канонам римского военного лагеря пруссы стали строить городища с укрепленными валами и рвами.

Хаос межплеменного смешения по соседству с пруссами усилился набегом авар и союзных им германских племен на западную часть Мазурского Поозерья в 566 году. Пруссы же, согласно “Прусской хронике” Симона Грунау, предпочли откупаться от аварских союзников данью – не только копченой рыбой и янтарем, но и своими детьми. Можно предположить, что практика “дани детьми” на самом деле означала совершенно иное, чем принято считать – отправку подрастающих мальчиков на воспитание своим коллегам по прежним походам, которые еще не вернулись к оседлой жизни и лучше сохранили воинские навыки.

Согласно легенде, пруссы, платившие дань мазонам, в 550 году отказались повиноваться. Мазовецкий князь Антонес в союзе с королем Роксолании (Подунавье) выступили против прусского князя Видевута. Прусское войско было разбито. Тогда братья Брутен (верховный жрец) и Видевут (князь) созвали в святилище Ромове представителей высших сословий. Разразившаяся во время жертвоприношения гроза была истолкована как воля бога Перкуно, обещавшего помощь пруссам. И действительно, мазоны были разбиты пруссами, и князь Антонес послал к Видевуту своего сына Чанвига с предложением мира. Чанвиг в знак мира принес богам в жертву белую кобылицу. С тех пор белые лошади были объявлены священными. В 573 году Видевут и Брутен (первому было 116, второму - 132 года) решили разделить Брутению между наследниками. Видевут передал своему сыну Литтпо страну Литауен (Литву), Замо поручил во владение Земланд (территория Калининградского полуострова). Получили части страны и еще десять сыновей, а также три дочери Видевута. Был выбран новый верховный жрец Брудано. После этого братья-старцы взошли на костер - боги призывали их к себе.

Одна из немецких хроникальных историй гласит, что после побед Видевута пруссы испытывали трудности – природная среда не могла прокормить все население. (К тому же V век был отмечен резким похолоданием климата в Европе). Поэтому в земле Галиндии действовал закон умерщвления рожденных девочек. Кончилась эта демографическая затея плохо – пруссы были разбиты сначала христианским войском, потом соседи судавы опустошили Галиндию. Эта легендарная история показывает, что пруссы всегда жили в крайне жестких климатических условиях.

Крайне невзрачно выглядело жилище пруссов. Оно представляло собой сруб овальной формы, сооруженный на каменном венце и крытый соломой. В центре жилища находился открытый очаг, ограниченный камнями – он служил одновременно и для обогрева и для приготовления пищи. Дым выходил через отверстие в крыше или стене. Стены и потолок были покрыты слоем копоти.

Непомерные материальные затраты на умиротворение мазурских князей привели к оскудению прусских земель в VI-VII вв. Но в конце VII века прусское войско разбило соединенное войско мазур и авар (место битвы точно не установлено – где-то на юге Правдинского района) – благодаря возвращению своих отданных на воспитание детей, ставших умелыми воинами. Эта победа отмечена мировой историей появлением имени “пруссы”, а для пруссов стала поводом перенять от аварских воинов их внешний вид.

Судьба пруссов не пошла по пути, обычному для других народов. Военная победа не привела к узурпации власти военными вождями. Приписанная воле прусских богов, она дала в руки жреческого сословия бразды правления. Верховные жрецы получили священное культовое имя, передававшееся из поколения в поколение – Криве-Кривайтис. (Не это ли имя перекочевало вместе с сембами на Русь, где жили кривичи, наследуя также имя прусского племени кривингов, обитавшего на Куршской косе?) Прусские племена при этом жили по-прежнему обособленно, не подчиняясь так и не возникшей здесь единой государственной системе.

Дружинно-племенной характер прусского социума позволил им мирно уживаться с викингами, которые зачастую входили в состав прусских дружин – об этом свидетельствуют находки в могильнике VII века Кляйнхайде (на северной окраине нынешнего Гурьевска) – захоронение знатного воина с двумя соратниками в виде каменной ладьи характерно для Южной Скандинавии.

В то же время викинги служили своеобразному отбору, снижавшему вероятность государственной самоорганизации пруссов. В конце IX века набег викингов (возможно, и самих пруссов) разорил торгово-ремесленный центр Трусо (близ нынешнего польского Эльблонга), где к тому же было множество торговцев и ремесленников непрусского происхождения. Викинги, таким образом, были также и своеобразными селекционерами, хранившими чистоту прусской породы. Вполне возможно, что среди викингов было множество пруссов, которые не хотели видеть своих единоплеменников заимствующими чужие нравы.

Побережье Самбии всегда было открыто для свободных воинских дружин. К тому же у скандинавов и пруссов были общие боги – исследователи обнаружили идентичность между прусским святилищем Ромове (прусск., “чистое место”), располагавшимся близ нынешнего поселка Липовка(Багратионовский район) примерно с V века, и шведским Уппсала. Близость к кельтам, а затем к викингам, позволяет выдвинуть гипотезу о единой этнической истории, в которой пруссы были не периферией, а центром северных культов – своеобразной базой, тихой гаванью для странствующих по морям дружин и оседавших в далеких краях переселенцев.

Дружинная добыча была скорее предметом обмена, который происходил в конце лета вокруг цитадели Кауп (сканд. “торжище”) у поселка Моховое близ Зеленоградска , где в X в. на “ярмарках” встречались дружинники с разных концов Балтии. Этот центр был окружен цепью святилищ, в которых “отмаливались грехи” походной жизни – в соответствии с нюансами верований каждого пришлого отряда. Попытка христианизаторской миссии Войцеха-Адальберта в Каупе (997 год) кончилась трагически – он, как осквернитель, был принесен в жертву языческим богам.

На рубеже тысячелетий заканчивается очередной цикл истории пруссов. В 1010 году польский король Болеслав Храбрый уничтожил святилище Ромове и убил верховного жреца – как считается, в отместку за убийство причисленного к лику святых Войцеха-Адальберта. Жрецы перенесли святилище на левобережья реки Преголи (близ нынешнего Междуречья, поселок Бочаги). Новое святилище представляет собой крупнейшее сооружение в Северной Европе той эпохи – площадка укреплена двумя валами высотой до 15 м. “Ритуальная чистота” (отсутствие культурного слоя) подчеркивает культовое назначение городища.

В 1016 году датский конунг Канут Великий сжег Кауп. Но дружинные поселения вокруг него просуществовали еще столетие – поселки Варгенава (прусск., “поселок варягов”) и Бледава (нынешние Малиновка и Сосновка Зеленоградского района). Последние викинги, бежавшие от Вильгельма Завоевателя и других королевских правителей, нашли свое пристанище именно здесь. К концу XI века исчезают захоронения в ладьях, из могильников исчезают захоронения коней (характерные с III в.), захоронения становятся предельно скромными, исчезает обряд кремации. Морские дружины, лишенные баз на побережье, превращаются в пешие и уходят на службу князьям Польши, Литвы и Руси. Можно предположить, что под именем “варяги” они переселялись на Русь целыми родами. Возникает столетняя пауза, в течение которой “воспроизводство” профессиональной дружины прерывается.

Привычный поток добычи с моря иссяк, культурный стереотип требовал изменений – прежде всего, перехода к земледелию. С выдвижением на первый план земельных отношений начинает складываться протогосударственная структура и сравнительно быстро растет численность пруссов. Группы родственных семей живут хутором, управляются старейшиной и владеют наследуемыми угодьями лакусами (лакус - прусск. “поле”). Группа хуторов образует полку (по лка – прусск., “волость”) с округлым городищем в центре, где проводилось народное собрание, и осуществлялись жертвоприношения. Волостью управляла “госпо да” - выборный орган, состоящий преимущественно из жрецов. Городище обычно состояло из двух частей – для постоянного пребывания выборных властей и для укрытия окрестных жителей в случае опасности.

Лишенное дружин прусское оседлое население не смогло оказать сопротивления вторжению польского короля Болеслава III зимой 1110-1111 гг. Затем прусское ополчение вынуждено было вести беспрерывные сражения с пограничным польским княжеством Мазовия в землях Любавия и Хельминская юго-западнее мазурских озер.

Дружинная мощь пруссов восстанавливается, что позволяет им давать отпор польским вторжениям и расширять свои владения к востоку и югу, осваивая прежде запретные территории лесной пустоши. Войны поляков с пруссами казалось завершились в 1166 году разгромом польского войска. Теперь уже поляки страдали от прусских набегов. Расширяются земли Натангия, Вармия, Погезания, образуются земли Помезания, Бартия и Надравия. К концу XII века под их влияние попадают восточные соседи-родственники – скальвы и ламаты. В X-XI вв. близкие пруссам воинственные судавы-ятвяги совершают набеги на Русь, что вынуждает Ярослава Мудрого ставить в верховьях Немана крепости.

Пруссы так и не смогли освоить территории к югу и востоку от Самбии и Натангии – многие городища не достроены и не имеют культурного слоя, могильники пруссов XII-XIII вв. здесь практически не встречаются. Расширение прусской экспансии было остановлено крестовыми походами против пруссов.

Пруссы в русской истории

Близ Светлогорска (немецкий Раушен) имеется речка с прусским именем Русис (Русс в немецких записях). По имени речки именовалась и прусская волость – Rusemothe (mothe – прусск., группа поселений). В датских и немецких источниках XII в. присутствуют многочисленные упоминания земли Ruzzia, Ruscia, скорее всего расположенной по реке Руса (Русне/Русс). Отнести эти упоминания к Новгороду, как считают историки, затруднительно или вовсе невозможно.

На немецкой карте Пруссии Хеннеберга 1576 г. Русь относится к названию реки при перечислении рек дельты Немана: Russe sive Holm (“Руса, или Хольм”, “хольм” - сканд., остров). Первое в истории упоминание Литвы связано с описанием мученической смерти св. Бруннона-Бонифация в 1009 г. на границе “Руси и Литвы” (первым немецкий хронограф должен был назвать ближайшую территорию). Св. Бруннон прибыл в Скаловию (Sclavia – также напоминает “склавины/славяне”) с миссией к языческому правителю Нетимеру, которого св. Петр Дамиан называет “королем русов” (regem russorum). Отражением того же названия служит и древнейший поселок - нем. Rossitten (прусск. “Малая Русс”, совр. Рыбачий на Куршской косе ), возникший вокруг орденского замка Rositten, возведенного на месте прусского святилища Rosa. Может быть, это было одно из владений племени русов, которым принадлежал и также прусский центр Кауп, вокруг которого была создана цепь святилищ.

Древнейший герб Киева - трезубец найден выбитым на камне во многих местах Самбии. (Вероятно, он символизирует триаду древне-прусских богов: Перкуно – бог молнии и грома в огненном венце, Потол – бог-старец, бог подземного мира и смерти с мертвыми головами человека, лошади и коровы в качестве атрибутов, Потримп – бог-юноша, бог рек, источников и плодородия.) Древнерусские приднепровские погребения идентичны самбийским. Древнерусские летописи говорят как о том, что Рюрик был призван новгородцами не из Швеции, а из Пруссии, так и о том, что древнерусские знатные рода - прусского происхождения (Полное собрание русских летописей, т. 7, 1856; Бархатная именная книга русских царей, Русская геральдика, 1855, 1990). Мало того, одним из предков Романовых признается некий Глянда - типично прусское имя.

На связи Янтарного края с Русью указывает находка в могильнике Гросс-Фидрихсберг X-XI вв. (обнаруженная при строительстве форта в XIX веке, Кенигсберг) захоронения вождя в железном шлеме, покрытом бронзовыми золочеными пластинами. Такой шлем считается принадлежностью древнерусских князей. Возможно, этот шлем был получен в награду за службу в русской дружине.

В своей автобиографии Пушкин писал: “Мы ведем свой род от прусского выходца Радши, или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т.е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества святого Александра Ярославовича Невского. От него пошли Мусины, Бобрицевы, Мятлевы, Поводовы, Бутурмены...” И хотя эта версия опровергается историками, мы не можем отбросить ее, хотя бы потому что великий поэт был ближе к своим корням исторически и мог иметь в распоряжении позднее утраченные документы и свидетельства историков своего времени.

Один из предков царского рода Романовых носил имя Андрей Кобыла, которое без перевода на древнеславянском звучало как Андрей Прусс. Летопись подтверждает его приход из Литвы, через которую лежал путь прусских родов на Русь.

Историки предполагают, что скандинавско-прусская дружина “датского” (а скорее физско-прусского) князя Рюрика в IX в. получила владения, закрепив за ним свое родовое название – Русь. В Х веке пруссы окончательно покидают Кауп. Переселение состоялось в закрепленные во владение земли, где первоначально русами звались только представители знатной военной верхушки – витязи (сканд. wiking было заимствовано пруссами как witingis, после чего у русских трансформировалось в “витязь”). Позднее это название распространилось на весь народ. Не случайно древнейшая улица Новгорода называется “Прусской”, что не связано с возникшей только после XIII в. торговлей с орденским прусским государством.

Приведенные свидетельства указывают на особую роль прусской земли в истории России. Вероятно, можно говорить о культурной трансляции римской государственной парадигмы через Пруссию на Русь, противопоставляя ее принятой многими историками концепции монголо-татарской модели государственности, будто бы принятой на Руси во время ига.

Римская модель, перенесенная воинским сословием из Пруссии, является прямым предшественником модели Российской Империи. Россия преемствует имперскую жреческо-царскую модель от Византии, а аристократическую-воинскую – от Рима и Пруссии.

Сопротивление тевтонскому завоеванию

Три фактора подорвали обороноспособность пруссов против орденского нашествия: слабость самоорганизации (отсутствие государственной системы) и слабость экономическая (и как следствие – малочисленность прусских племен). Пруссы не успели не только создать своего государства, но и освоить земледелие – орудия труда были примитивны, отчего численность пруссов оставалась незначительной.

История столкнула на прусских землях две нарастающие силы – прусские дружины предгосударственного племенного союза и войска феодально-католической польско-германской экспансии. В 1191 году Казимир Справедливый осуществляет поход против ятвягов и помезан, живущих обособленно от основного племенного массива пруссов. По границам прусских земель с 1216 года против пруссов постоянно выступают польские феодалы. В 1222-1223 гг. происходит крестовый поход, в котором участвует все польское рыцарство. Результаты похода были незначительными – в зависимость от поляков попала Хельминская (Кульмская) земля – периферийная прусская территория.

В 1228 году пруссы разгромили польский рыцарский Добжинский орден, созданный специально для завоевания Янатраного края. Нот в 1230 Конрад Мазовецкий уступает тевтонским крестоносцам Хельминскую землю, а Дробжинский орден вливается в Тевтонский. С этого момента можно вести отсчет тевтонской агрессии, в конце концов лишившей пруссов независимости. Тевтонское завоевание превратило жизнь пруссов в сплошную череду сражений против опытного и организованного врага. Беспрерывные битвы продолжались более полувека.

В 1233 году в битве при Сиргуне крестоносцы разбили слабое прусское войско. Но в 1242 году согласованное выступление пруссов позволило очистить от крестоносцев весь захваченный запад прусских земель. Но осада замка Бальга – плацдарма для последующих вторжений крестоносцев – была для пруссов неудачной. Пришедшее на помощь осажденным войско заманило пруссов в засаду. И здесь, как и во множестве других эпизодов заката прусской истории, свою роль сыграло предательство одного из прусских вождей.

Под давлением Папского престола пруссам в 1249 году пришлось признать эти земли Орденскими. Тем не менее, в этом же году началось новое “восстание” пруссов.

В 1253 году пруссы разбили крестоносцев близ деревни Гирмов (ныне поселок Русское). Возглавлявший войско орденский комтур был убит. Битва произошла у городища – места сбора прусского ополчения. Интересно, что городище Гроссе Хаузен имеет характерную спиральную форму, сходную с той, которую обнаружили в далеком Аркаиме (юг Челябинской области). Аркаим и древнее прусское городище совпадают и по размерам. Находки Аркаима датируются XVIII-XVI вв. до н.э. или несколько ранее. Очевидно, здесь прослеживается связь с индоевропейской миграцией, охватившей несколько тысячелетий во времени и несколько тысяч километров в пространстве.

В 1254 г. чешский король Оттокар II возглавил поход на Самбию. Пройдя через замки Эльблонг и Бальга с 60-тысячным войском, он по льду внезапно переправился к прусской деревне Пилав (Пиллау, Балтийск) и нанес поражение прусскому ополчению у городищ Меденове (Кумачево)(“лесное”), Рудава (Мельниково)(“красное”), Ногимпте (Сиренево)(“твердыня, оборонительный пункт”). Правилом рыцарей было полное уничтожение городища вместе с его жителями, оказавшими сопротивление. Возможно, именно это привело к целой серии предательств прусских вождей – в 1255 крещеный прус провел крестоносцев к городищу Капостете (нынешний поселок Курортное) , который был взят штурмом; в том же году вождь обороны городища Велува (у северу от нынешнего Знаменска у поселка Прудное) сдал его комтуру Кенигсберга.

Пруссы не имели объединенной регулярной дружины и практически без боя сдали восточную часть Самбии до Тапиовы (Тапиау, Гвардейск ). Тевтонцы воспользовались также захватом в заложники сыновей местных нобилей. Возвращаясь на родину, Оттокар II предложил крестоносцам организовать замок у прусского городища Тувангсте (вероятно, существовало также городище Конугарбс – княжеская гора). Здесь в 1254 г. возник замок Кенигсберг. Поблизости от замка в 1278 году был казнен один из прусских вождей – Глаппо, по имени которого названа гора Глаппенберг (в районе нынешней улицы Коперника в Калининграде).

В 1260 году возникает новый всплеск прусского сопротивления, обусловленный поражением крестоносцев в Литве у озера Дурбе от прусско-литовского войска и опасным для них походом монгольских войск под началом Бурундая. Возглавил сопротивление нобиль Натангии Геркус Манто (Герко Мантас, Генрих Манте). 22 января 1261 года в битве при Покарвисе (юго-восток дер. Ушаково) он разбил крестоносцев, загнав их в болото. Пленные рыцари были принесены в жертву - привязаны к своим коням и сожжены. Возможно, это была месть за сожжение прусских вождей и старейшин, которых крестоносцы в 1260 году под видом переговоров заманили на городище Ленценберг (Lemptenburc) - 3 км к западу от д. Ушакова - и предали огню.

В ходе борьбы с Орденом пруссами был сожжен замок Каумен (пос. Заречье), замок Триммау (прусский Тремов, близ нынешнего поселка Дружба), осажден замок Нойхаузен (Гурьевск). Затем был уничтожен замок Христбург, осаждены замки Бальга и Кенигсберг. Осада была снята после тяжелого ранения Геркуса Манто. Пруссы были разгромлены также в битве у городища Побетен (нынешний поселок Романово) (между 1261 и 1267), где, согласно хронике, погибло более 5000 прусских дружинников..

Прусское сопротивление окончательно захлебнулось после гибели своего вождя – предположительно он был убит рыцарями в центральном святилище пруссов к югу от замка Норкиттен (поселок Междуречье) близ поселка Бочаги.

В 1274 году штурмом было взято центральное укрепление Надравии – городище Камменсвике (“пчелиный поселок”) – на территории нынешнего поселка Тимофеевка восточнее Черняховска – где, судя по находкам, поселение существовало еще в начале I тысячелетия н.э.

Пруссы не успевали возводить новые укрепления – в том же году было взято еще три городища, включая спешно построенное мощное укрепление Отолихия (на северной окраине поселка Фунмановка, что северо-восточнее города Гусева).

Тяжелое положение пруссов было связано с массовым предательством нобилей, утративших веру в возможную победу и отказывавшихся от языческих богов. Многие из них были обращены в христианство еще детьми, будучи в заложниках в Орденских землях. (Сам Герко Мантас был обращен в христианство во время пребывания в заложниках в Магдебурге). В 1295 г. происходит последнее восстание пруссов против нобилей-изменников, потерпевшее поражение из-за предательства одного из своих вождей.

Конец прусской истории

Христианизация означала для пруссов разрыв между элитой и народом – народ христианизировался поверхностно (Орден в большей мере интересовался янтарем), продолжая поклоняться языческим богам. Прежние обряды сохранялись в течение всего средневековья. В 1520 году известно жертвоприношение черного быка для отвращения приближающегося к Кенигсбергу польского флота. Еще в начале XVIII века на городище Краам (южнее Светлогорска) совершались кровавые жертвоприношения.

Вторым ударом по прусскому народу была утрата моноэтничности на своих территориях – в XIV веке началось массовое переселение крестьян из Германии, которые к тому же были носителями прогрессивных приемов земледелия (воловья упряжка и “немецкий плуг”), а в XV – из Литвы в слабозаселенные пруссами Скаловию и Надравию (отчасти возвращая сохраненные там прусскими дружинниками обычаи предков). Мощные лесные массивы, отделявшие степную Самбию от соседей, стали активно вырубаться и распахиваться.

Новая волна переселенцев возникла после ликвидации Ордена в XVI веке – сюда из Нидерландов и Франции потянулись переселенцы-протестанты, спасавшиеся от католических преследований. Окончательному смешению способствовала страшная эпидемия чумы в начале XVIII века, после которой переселенцам были предоставлены значительные имущественные и правовые льготы.

Одновременно пруссам начинает возвращаться их культурное наследие. В 1561 году появляется первая книга на прусском языке, монах Симон Грунау и его последователи создают прусскую историографию. Можно считать, что превращение прусской истории в предмет исследования заканчивает живую историю пруссов как самостоятельного этноса.

Начинается иной – прусско-германский этногенез с кратковременным взлетом, исчерпавшим энергетику прусского духа. В отличие от многотысячелетней “прусской” истории, история пруссачества занимает всего две-три сотни лет. Еще в середине XVIII века население Пруссии готово было присягать любому пришлому завоевателю. И хотя в Семилетней войне прусская армия и талант Фридриха Великого составили для русских серьезного соперника, население Пруссии было безучастно к войне и не проявило ничего подобного тому, что проявили русские в Отечественную войну 1812 года. Сам Фридрих Великий писал и думал на французском языке, вместе с “верхами” прусского общества преклонялся перед французской культурой и даже мечтал стать известным французским поэтом.

В войне с Наполеоном пруссаки также показали себя неплохими солдатами, но неважными гражданами – они легко переходили от войны с Бонапартом к союзничеству с ним против России, а перед лицом поражения французской армии быстро приняли сторону русских и даже сыграли позднее роковую роль в сражении под Ватерлоо, где подоспели к союзникам именно в тот момент, когда Наполеон ожидал свой задержавшийся на марше корпус, и решили исход сражения.

Русские дважды спасали Пруссию от исторического небытия. Первый раз отказавшись от оккупации фактически уже поверженной Пруссии в 1760. Второй раз – во время переговоров Александр I с Наполеоном, когда русский царь отказался от планов Бонапарта расчленить и уничтожить Пруссию. Русские прощали пруссов за предательство и в первом, и во втором случае, закрывая глаза на нарушенные клятвы и союзнические обязательства.

Во второй половине XIX века Пруссия становится политическим центром германской государственности, а пруссаки – ядром германской нации. В середине ХХ века после второй мировой войны Пруссия подвергается расчленению – она поделена между другими немецкими землями, Польшей и СССР. Несколько миллионов жителей Пруссии переселяются в западные немецкие земли, где их, по свидетельству историков, встретили далеко не ласково, считая виновниками всех бед Германии. С этого момента то особое состояние духа, которое Освальд Шпенглер называл “прусский социализм”, исчезает из истории.

Заключение

Известные этапы прусской истории могут служить своего рода модельным экспериментом, в котором можно проследить судьбу этноса, огражденного от завоеваний и оказавшегося не обочине мастшабных переселений народов. Индоевропейцы, осевшие в Янтарном крае в расовом отношении не изменялись в течении трех тысяч лет, хотя неоднократно проходили через этнические кризисы и принимали различные культурные модели. Немногочисленность пришельцев позволяла ассимилировать их, даже признав их власть над собой и переняв у них важные хозяйственные и военные новшества.

Столь длительный период существования группы индоевропейских племен-пруссов указывает, что этногенез вовсе не является внутренне заложенным в биологическую природу механизмом, как считал Л.Гумилев. О том же говорит и история пруссаков, которые этнически сформировались не ранее XV века, а в ХХ веке исчезли из истории.

Прусская история отчасти проливает свет на прибрежную историю Балтии – разные имена морских дружин, тревожащих все северное побережье Европы, по всей вероятности, связано с единой близкородственной этнической общностью. Пространственный размах деятельности норманнов-викингов-варягов не должен нас смущать как не смущает такой же размах древнегреческой морской экспансии.

Прусская история также дает пример стойкого сопротивления всяческим завоевателям и приятия привнесенных новаций. Власть среди пруссов принадлежала тому, кто приходил с миром и приносил с собой более высокие культурные ценности и прогрессивные экономические технологии. Финал прусской истории также поучителен: без государственной организации нет и не может быть независимого существования, а лишение независимости приводит к исчезновению народа.

Аварский "прикид"

Все мы знаем слово "пруссы", но стоит спросить, кто это, как вопрос поставит собеседника в тупик. Что же это за пруссы такие? Будем разбираться.

Слова «Пруссия», «пруссаки», «прусский» на слуху у любителей истории. Сразу вспоминаются и король-солдат Фридрих Великий, и вымуштрованная армия, по мнению Суворова больше годная для парада, чем для сражения, и «железный» канцлер Бисмарк, и Восточно-прусская операция, со взятием Кёнигсберга в конце войны… В тени этих исторических лиц и событий остаются незаметными сами пруссы - средневековый союз балтских племен, завоеванный тевтонскими рыцарями и истребленный в ходе иноземной колонизации.

Кто такие пруссы?

Народы, жившие на южном берегу Балтийского моря и добывавшие ценный янтарь, были хорошо известны историкам и географам Древней Греции и Рима. Их называли эстиями.

Так же называли эти племена и германцы. Но эстии и современные эстонцы имеют мало общего. Археологи доказали, что в античности янтарь добывали только в небольшом районе, окружавшем полуостров Самбия, современную Калининградскую область.

В самой же Эстонии находки янтаря случайны. Именем эстиев античные авторы называли много разных племен, в том числе и предков пруссов. Тацит и Плиний Старший знали о них только понаслышке, от купцов, и считали Янтарный край границей населенной земли. Происхождение имени пруссов окутано тайной. Первый раз оно встречается только в IX веке в форме Brusi в черновике анонимного купца и позднее встречается в польских и немецких хрониках. Лингвисты находят ему аналогии во многих индоевропейских языках и считают, что оно восходит к санскритскому purusa, «человек».

Быт и нравы

Со времени Карла Великого племена пруссов и балтийских славян обретают на границе нового соседа - христианское королевство. Оттуда в их земли потянулись монахи-миссионеры, которые не только пытались обратить в свою веру местных жителей, но и оставили нам свои этнографические наблюдения о жизни пруссов.

Пруссия для своего времени была довольно густо заселена и богата рыбой, медом, пушниной, янтарем. В землях пруссов не было больших городов, но часто встречались небольшие поселения, укрепленные валом, рвом и частоколом. Их жители занимались промыслами - рыбной ловлей, охотой (особенно зимой, на кабанов, оленей, туров и пушного зверя), скотоводством.

Все средневековые хронисты отмечали гостеприимность пруссов и готовность оказать помощь потерпевшим кораблекрушение. Важной статьей дохода была торговля, через нее в Пруссию попадали полотняные ткани, роскошное оружие, украшения. Прусские дружинники, возглавляемые вождями, ходили в походы на Польшу, в литовские земли. В эпоху расцвета, в XII - XIII веках, территория союза прусских племен простиралась от устья Вислы до устья Немана. Более загадочно отношение пруссов к мореходству и пиратству на Балтике, однако можно предположить, что наиболее храбрые воины искали службы в дружинах викингов и балтийских славян.

Прусский язык

В 1970 году в библиотеке Базельского университета, на одной из страниц средневекового кодекса была найдена небольшая запись, в которой, как оказалось, сохранился самый древний известный нам текст на прусском языке. Запись эта была сделана студентом-пруссом Карловского университета в Праге около 1369 года. Ее текст был далек от ученых штудий и гласил:

Kails rekyse Thoneaw labonache thewelyse

Eg koyte poyte Nykoyte pennega doyte.

что в переводе звучит так:

Привет, сударь! Ты нехороший товарищ,
если хочешь пить, а денег давать не хочешь.

Видимо, уставший от занятий прусский школяр написал ее на странице книги своему другу, шутливо намекая на какую-то недавнюю попойку. К сожалению, небольшой словарь прусского языка и несколько книг на нем были созданы уже позднее, только в XV - XVI веках и поэтому имена их вождей и история, известны только в поздних легендах и пересказах собирателей прусской старины. К этому времени прусский язык под воздействием немецкого и польского уже сильно изменился и начал исчезать. Последний старик, знавший его на Куршской косе, умер в 1677 году, а чума 1709 - 1711 годов истребила последних пруссов и в самой Пруссии.

Религия и культы

Пруссы в средневековой Европе были известны как одни из самых ярых язычников. Их религия основывалась на почитании пантеона богов, наиболее значительными из которых были Перкуно (бог грома и молнии), Патримпо (бог молодости, цветения, источников и рек), Аутримпо (бог моря) и Патолло (бог старости, подземного мира).

Связь Перкуно со славянским Перуном и литовским Перкунасом подчеркивает индоевропейскую общность славян и балтов. Участие в культовых действиях и обрядах приобщало человека к сакральному миру. Главную роль в них играли жрецы, наиболее почетным из которых был верховный жрец Криво-Кривайтис, у которого в подчинении стояли жрецы-вайдслоты (прусск. «знающие»).

Местами совершения обрядов служили святилища, располагавшиеся в священных рощах и на холмах. Важное значение в обрядах играли жертвоприношения, в том числе человеческие. В качестве жертвенных животных использовались козел (его кровью окроплялись жители деревни и скот для повышения плодородия) и конь, сопровождавший своего хозяина в могилу. Культ белого коня связан с легендой о братьях Брутене (верховном жреце пруссов) и Видевуте (князе) заключившим мир со славянами и принесшими в жертву богам белую кобылицу.

С того времени (по легенде 550 год н.э.) белые лошади у пруссов почитались как священные. Самым значительным и известным был культовый центр Ромове, основанный Брутеном и Видевутом (совр. пос. Бочаги, Черняховского района Калининградской обл.). В нем прусские жрецы приносили в жертву захваченных рыцарей-крестоносцев, возводя их на костер верхом на лошади в полном снаряжении. В 997 году в жертву был принесен и один из главных польских святых миссионер Адальберт (Войцех), за то, что осмелился нарушить границы священной рощи.

В 1981 году археологам вблизи от леса Кунтер, в урочище Охсендреш удалось обнаружить округлое святилище с жертвенником, сооруженное для разового жертвоприношения. Это святилище однозначно связывается с последними часами жизни миссионера (Кулаков). В земле пруссов погиб и проповедник Бруно, известный своим путешествием на Русь в 1007 г. Военные успехи пруссов в XII веке способствовали почитанию власти Криво-Кривейтиса другими балтскими народами.

Исчезновение пруссов

Богатство и плодородие земли привлекали ее соседей - немцев, поляков и литовцев. Агрессивность прусских дружин вызывала стремление обезопасить себя. Однако главным двигателем завоевания Пруссии стал Тевтонский орден, четвертый магистр которого Герман фон Зальца получил в 1230 г. от Римского Папы Григория IX благословение на крещение прусских язычников.

К 1283 году завоевание Пруссии было завершено. С потоком католических священников-проповедников и колонистов-земледельцев из Германии, Польши, Литвы Нидерландов и Франции пруссам справиться было еще тяжелее, чем с военным завоеванием. Постепенно местное население теряет свою идентичность, забывает язык. В XVII веке брандендургско-прусские короли (немцы по происхождению) запрещают местным жителям под страхом тюрьмы или смерти собирать на побережье моря янтарь. По-немецки «Bоernstein», «горящий камень», он ценился ими не меньше, чем аристократами Древнего Рима. Вместо прусской истории начинается история «пруссачества» и королевства Пруссия, местное население которого имело мало общего с балтским именем пруссов.

Запрещенный Рюрик. Правда о «призвании варягов» Буровский Андрей Михайлович

Кто такие пруссы?

Кто такие пруссы?

Прусская народность состояла из 9 или 10(?) племен (кланов), каждое из которых проживало в своей области, или «земле». Земля делилась на несколько пулкэ, то есть полей - мест проживания целого рода. В свою очередь пулкэ делилось на несколько сельских общин. У каждого поля был свой укрепленный пункт. В числе крепостей было городище Тувангстэ, в котором пруссы соорудили деревянную крепость Ванстпиле или Вантэпииле. В прусском «пиле» угадывается родственное литовское «пилс». Как раз на месте Вантэпииле в 1255 году был основан замок «Королевская гора» - Кенигсберг. Этот замок постепенно разросся в город, столицу Восточной Пруссии.

Общая численность пруссов всегда была невелика: к ХIII веку их число определяют примерно в 200–250 тысяч человек, при общей площади прусских земель - 40–45 тыс. км 2 .

Пруссы были очень отсталым народом. Своего общего самоназвания у них не было, каждое племя жило само по себе, разделяясь на военную знать, жрецов, свободных, то есть купцов, свободных крестьян и ремесленников, и «рабов», то есть всех лично зависимых людей. Это отвечает древнейшему индоевропейскому (арийскому) разделению на 4 «варны», сохранившиеся в Индии: брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр.

Военная знать состояла из зажиточных владельцев укрепленных усадеб - кунигасов и «простых витязей» - витингсамов или витингисов. Кунигасов часто называют князьями, в Европе их именовали даже «королями» или «герцогами», но точнее их называть уж вождями. Так и испанцы в Америке называли индейских вождей «идальго» и обращались к ним вежливо «дон». Но от этого пленные индейские вожди вовсе не становились дворянами.

Чтобы устраивать общие набеги, чаще всего на польские земли, прусские дружины объединялись под началом наиболее уважаемого кунигса. Но единого государства даже в IХ - ХIII веках у них не было. Непрочные объединения распадались сразу, как заканчивался общий поход.

Христиан возмущало, что пруссы считали жен своей собственностью и не делали различий между женой и рабыней. Поляков особенно огорчало, что захваченные в набегах польки становятся такими рабынями - как бы рабочим скотом.

Городов, каменных сооружений и крепостей пруссы совершенно не знали. Они знали металлургию железа и бронзы, их кузнецы изготовляли даже разное оружие и такие сложные изделия, как кольчуги. Важными отраслями ремесла были ткацкое и гончарное дело, обработка дерева. Однако ремесло, кроме металлургии, не успело отделиться от сельского хозяйства. Уровень основной части изделий пруссов намного уступал уровню развития материальной культуры и славян, и германцев, и скандинавов.

Пруссы охотно покупали все, что не умели изготовлять сами, а поскольку были люди небогатые, то еще охотнее захватывали ремесленные изделия во время походов. У шведских и датских купцов они покупали оружие, соль, металлы, расплачивались в ответ янтарем, мехами, собственными изделиями из металла.

В Скандинавию они не ездили, а вот в Псков и Новгород ездили. Правда, существование Прусской улицы в Новгороде не доказывает, что там жили именно пруссы… Пруссами, этим польским словом, на Руси называли всех западных славян.

Пруссы выращивали рожь, ячмень, овес, лен. Разводили прежде всего лошадей, причем их в первую очередь ели, коров и свиней. Рыбу ловили в основном в реках, а в море выходили недалеко. Собирали раковины, а узнав цену янтаря - и янтарь. «Он даже долго валялся у них среди других отбросов моря, пока наша страсть к роскоши не создала ему славы. Сами же они его совсем не употребляют. Собирается он в грубом виде, приносится без всякой отделки, и они получают за него плату с удивлением», - комментирует Тацит.

Охотились пруссы много, благо леса покрывали три четверти их земли. В основном брали мясного зверя - оленя, лося, кабана, зубра, дикую лошадь, медведя.

Пруссы ушли из истории язычниками. Всем попыткам христианизировать их сопротивлялись бешено… Чехи и поляки не раз слали миссионеров, и известно мученичество пражского епископа, бенедиктинца Адальберта. В 997 году он через Гданьск (будущий Данциг) с двумя монахами на лодке отплыл в Пруссию. Он начал проповедовать в племени самбов - на названном по этому племени Самбийском полуострове (территория будущей Восточной Пруссии).

Сначала приняли его хорошо, но поняв, чего от них хочет епископ, начали гнать. А узнав, что прибыл он из Польши, от самого эффективного врага пруссов, велели Адальберту «убираться туда, откуда пришел». Кончилось все плохо: в ночь на 23 апреля 997 года Адальберт вроде бы случайно забрел в священную рощу пруссов, и они убили его копьями за богохульство: за свою роковую ошибку Адальберт был заколот копьем. Была это и правда случайность или ретивый епископ все же вздумал бороться с «неистинными богами», мы не знаем.

Убили пруссы и еще пятерых миссионеров в 1001 году, и архиепископа Бруно из Кверфурта 14 февраля 1009 года. Произошло это «на стыке трех стран», то есть там, где сейчас проходит граница Калининградской области, Белоруссии и Польши.

«Можно было бы указать многое в нравах этих людей, что достойно хвалы, когда бы только они уверовали во Христа, проповедников которого ныне жестоко преследуют».

Только после колонизации их земли немцами пруссы стали христианами - по мере онемечивания. До этого они верили в переселение душ, а тела сжигали вместе с погребальным инвентарем и погребальной пищей (конем, предметами обихода, украшениями, оружием).

Иногда человека не сжигали несколько недель: если там умрет человек, он остается лежать внутри [дома] несожженным у своих родственников и друзей в течение месяца, а иногда и двух; а короли и другие знатные люди - тем дольше, чем больше богатства они имеют; и иногда они остаются несожженными в течение полугода и лежат поверх земли в своих домах. И все время, пока тело находится внутри, там происходят пир и игра до того дня, пока они его не сожгут…. И [только. - А. Б .] когда его сокровища таким образом полностью розданы, тогда его выносят наружу и сжигают вместе с его оружием и одеждой <…>.

Боги пруссов легко узнаваемы: верховный бог Укапирмс или Дэйвс (аналоги понятны - Дэв, Див, Деос). Бог света, магии и войны Свастийкс, бог молнии и дождя Пэркунс (литовский Перкунас, славянский Перун), божество богатства и изобилия Пильвитс - подобие славянского Переплута. Верили, конечно, в божеств места, духов, мелких демонов.

Поклонялись дубам и священным рощам, в них сходились поклоняться всем богам. Самой главной священной рощей была Ромовэ - при впадении Преголи в более крупную речку Лаву (близ поселка Знаменка в Калининградской области). В центре Ромовэ стоял огромный дуб, перед которым жрецами постоянно поддерживался священный огонь. Было бы страшным преступлением позволить угаснуть огню.

Несколько раз в году представители всех прусских кланов и родов собирались в Ромовэ для ритуала жертвоприношения этому дубу и огню. Во время празднеств жрецы, кунигасы и витязи-витингсы также обсуждали наиболее важные вопросы, касающиеся жизни всех родственных племен.

Из книги Книга 2. Тайна русской истории [Новая хронология Руси. Татарский и арабский языки на Руси. Ярославль как Великий Новгород. Древняя английская истори автора

2. Кто такие каганы «Проблема каганов» и, в частности, знаменитого Хазарского каганата, - одна из наиболее интригующих и спорных в древнерусской истории. Напомним, что в романовской истории Хазарский каганат - это враждебное Руси государство, которому некоторое время

Из книги Великая русская революция, 1905-1922 автора Лысков Дмитрий Юрьевич

6. Расстановка сил: кто такие «белые», кто такие «красные»? Наиболее устойчивым стереотипом в отношении Гражданской войны в России является противостояние «белых» и «красных» - войск, лидеров, идеи, политической платформы. Выше мы рассмотрели проблемы установления

Из книги Географические открытия автора Згурская Мария Павловна

Из книги Нашествие. Суровые законы автора Максимов Альберт Васильевич

ТАКИЕ ВОТ ИСТОРИКИ Здесь речь пойдет о книге археолога и историка Марии Гимбутас «Славяне. Сыны Перуна». В отличие от научных кругов США и Европы, ее имя для широкого российского читателя почти неизвестно. Мария Гимбутас родилась в Литве, где и жила до 1944 года. Весной 1944

Из книги Тайны Беларуской Истории. автора

Пруссы Беларуси. В 2006 году мне позвонила жительница Минска Лидия Ефимовна (Евфимовна, как она уточнила, отчество исковеркали в советском ЗАГСе), которая сказала, что является представительницей именно той «прусской составной» беларуского народа, о которой я писал.Она в

автора

4. Кто такие пеласги В нашей исторической науке утвердилось однозначное мнение, что в Древней Греции жили древние греки. Вроде бы логично. Но ведь в древности география была другой, и население многих стран было иным. Это касается и Греции. Об этом писал ещё в XIX в. академик

Из книги Славянские Боги Олимпа [Историко-лингвистический очерк] автора Мирошниченко Ольга Федоровна

12. Кто такие англичане Как известно, англичане - это не национальность. Как пишет профессор Ю. Д. Петухов, «на Британские острова кто только не переселялся!» Первыми, как считают археологи, в III тыс. до н. э. прибыли сюда иберийцы с Пиренейского полуострова, а во II тыс. до

Из книги Пираты автора Перье Николя

автора

Пруссы среди других народов Из описания Тацита в I веке по Р. Х. встает народ не очень цивилизованных, но трудолюбивых коренных земледельцев (не то что скотоводы-германцы). «Они редко пользуются железным оружием, часто же дубинами. Над хлебом и другими плодами земли они

Из книги Запрещенный Рюрик. Правда о «призвании варягов» автора Буровский Андрей Михайлович

Приключения имени «пруссы» В том-то и дело, что самоназвания у пруссов никогда не было. Все самоназвания относятся только каждое к «своему» племенному союзу: сембы, натанги и т. д. Ведь не было государства и не было даже общего вождества. Пруссы были только родственным

Из книги Русь. Китай. Англия. Датировка Рождества Христова и Первого Вселенского Собора автора Носовский Глеб Владимирович

Из книги Забытая Беларусь автора Деружинский Вадим Владимирович

Пруссы и балты были разные...

Из книги Эпоха Куликовской битвы автора Быков Александр Владимирович

КТО ТАКИЕ ТАТАРЫ? – Так вот они какие, татары, – высокий грек с длинной каштановой бородой во все глаза смотрел на проезжающих мимо всадников.Почти все они ехали на мерно ступающих двугорбых верблюдах, и только двое галопировали на резвых, арабской породы конях, то

Из книги Скифия против Запада [Взлет и падение Скифской державы] автора Елисеев Александр Владимирович

Пруссы и русская династия В Малой Азии находилась легендарная Троя, которую защищали энеты (венеты) из Пафлагонии, ведомые Пилеменом. Схожим именем назывался и легендарный основатель династии литовских князей – Палемон (вспоминаются поляне-палы). Согласно легенде,

Из книги Дорога Домой автора Жикаренцев Владимир Васильевич

Из книги Что было до Рюрика автора Плешанов-Остоя А. В.

Кто такие скифы Скифы – греческое слово, с помощью которого эллины обозначали кочевые народы, проживавшие на территории Причерноморья между течениями рек Дона и Дуная. Сами скифы называли себя саки. Для большинства греков Скифия являлась диковинной землей, на которой