Зверства чеченцев над пленными. Наемники вырезают сердца русских солдат

Что делали с Чеченскими снайперами (женщинами) на войне.
Как известно в первой и второй чеченской компании принимали участие в основном наёмники но иногда встречались женщины наёмники, которые воевали исключительно убивая из снайперских винтовок.И вот когда ловили так называемых снайперш, то с ними делали такое, это была война и жестокая.
Вот например:
"Тайфуновцы" спецназ, рассказали что в колодце во дворе штаба особо боевитые штабные полковники утопили снайпершу.
Морпехи изрубили саперными лопатками.Вот видео где рассказывает морпех:

Волчицы в белых колготках. Семнадцатилетняя биатлонистка Лолита.

Я буду убивать тебя медленно, потому что люблю. Сначала прострелю тебе ногу, обещаю целиться в коленную чашечку. Потом руку. Потом яйца. Ты не бойся, я кандидат в мастера спорта. Я не промахнусь, - голос снайперши Маши звучал в радиоэфире четко, будто она лежала где-то совсем рядом, а не пряталась в сотнях метров отсюда.

Семнадцатилетняя биатлонистка, приехавшая в Чечню на

заработки из маленького уральского городка. Она должна была стрелять по своим. Впрочем, ей было все равно, в кого целиться. Просто на той стороне лучше платили. Тот контрактник, с которым она от скуки трепалась по рации каждую ночь, уже привык к язвительным ноткам в ее голосе. Как к свисту пуль из ее винтовки. Как к "грузу 200". Она не успела никого убить. И ничего не заработала. Наткнулась на растяжку, которую наши поставили в горах. А через день убили его. Выстрел в голову, пуля - 7,62. Снайпер.
"Белые колготки" — безжалостные призраки, бьющие точно в цель. Их ненавидят. Их боятся. На них охотятся. В лицо их знают только те, кто их убивает.
Пойманные живыми, эти женщины как величайшую милость воспринимают расстрел на месте, пулю в лоб, мгновенную смерть. После них не остается ничего, даже настоящего имени. Только легенды и проклятия.

Подлинная история Лолиты

Махровый розовый халат крепко затянут на талии, на голове прозрачный белый шарфик. Она то теребит его в руках, то смахивает им навернувшуюся слезу. Крашеные светлые волосы, золотые зубы, блеклые серо-зеленые глаза и белая, почти матовая кожа, вроде не дурнушка, а пройдет — и не заметишь.
Каждый вечер, когда десятки зэчек после работы в швейном цеху собираются перед телевизором, чтобы посмотреть вечерние новости, она забивается в самый дальний угол камеры. "Ну и правильно сделал, что убил. Так ей, суке, и надо!" — возбужденно кричат бабы, увидев на экране процесс над полковником Будановым. "Да давить их, гадов! Мочить в сортире!" — слышится отовсюду любимая цитата президента.
— В зоне никто не знает, что она была снайпершей в Чечне и стреляла в российских солдат. Да и в ее уголовном деле об этом нет ни слова, — сразу же предупредили меня в одной из женских колоний Краснодарского края. — Она никого не чурается, но и ни с кем не дружит. Если вы напишете ее настоящую фамилию, ее сразу убьют.
Именно про Лену в первую войну по Чечне ходила страшно романтичная история. За необыкновенную красоту, молодость и умение метко стрелять боевики прозвали ее Лолитой. В отряде Шамиля Басаева она появилась в 1995 году. Приехала с родной Украины, чтобы заработать... себе на свадьбу и приданое. Впрочем, жениха своего она быстро позабыла, потому что влюбилась в настоящего "волка", полевого командира Сулиму Ямадаева. Под грохот боя и свист пуль их счастье длилось недолго — "волка" убили, много позже Аслан Масхадов присвоил ему посмертно звание бригадного генерала, а безутешная "волчица" начала мстить. Причем целилась нашим бойцам в "причинное место", ниже пояса. Так, во всяком случае, гласила легенда.
— Ничего я о Лолите и "белых колготках" не знаю, — Лена театрально закатывает глаза и тут же подносит к ним свой платок. — А в Чечню я попала задолго до войны, в самом начале 90-х. Жила вместе с родителями и маленьким братом в Константиновке Донецкой области, неплохо училась. Мама работала тогда на складе заведующей, отец тоже без работы не сидел. Правда, частенько к бутылке прикладывался. После 8-го класса вместе с Маринкой, моей школьной подружкой, мы отправились в Николаев — на повара учиться. На весенние каникулы Маринка предложила поехать в Чечню, торговать шмотками. До Прохладного добрались на поезде, оттуда на автобусе попали в Грозный. В поезде у нас отобрали свидетельства о рождении, а мне ведь тогда еще и 16 не было. Заперли на четыре дня в какой-то квартире, сказали, что одними шмотками мы дорогу не отработаем. Мы и отрабатывали... То в поле вывезут, то в горы — кто стреляет, кто еще чего делает — забавлялись как хотели. Подружка моя периодически куда-то исчезала, а меня продавали новому мучителю. Не могу все это вспоминать... — и она плачет. — Мои мучения закончились, только когда обо мне услышал Муса и спас меня. Он ничего не знал о моем прошлом. Ему я почему-то поверила.

Из досье "МК".

Муса Чараев, полевой командир. Активный участник боевых действий 1994— 1996 годов, вместе со своим отрядом "засветился" во многих кровопролитных стычках. Друг Басаева, который часто гостил в его доме. И если Чараев до войны — простой сельский тракторист, подрабатывавший продажей вина, привозимого с Калининского винзавода, то после — хозяин приличного "куска" нефтяной трубы Баку — Новороссийск, щедро подаренной ему президентом Ичкерии Асланом Масхадовым.
Как уверяли следователей многочисленные свидетели, во время первой чеченской кампании Лена ходила с гордо поднятой головой и снайперской винтовкой наперевес. О том боевом периоде ее жизни, о котором она ни в какую не желает рассказывать, сохранилось единственное документальное свидетельство. Красная книжица с фотографией и ее настоящей фамилией. Рядом с подписью Басаева скромная должность — медсестра. Во время следствия и суда Лена не скрывала, что в марте 1995 года вступила в Аргуне в отряд, полевого командира Абдулы Хаджиева-Асламбека. Хоть и числилась она там лишь санитаркой, на самом деле делала все, что скажут: обстирывала, готовила, а иногда по старой памяти ублажала бородатых борцов за свободу. Впрочем, в отряде Абдулы она пробыла недолго.

"Лишь бы ты была жива"

Конец 95-го. Кровавый набег банды Салмана Радуева на Кизляр и Первомайское. Две недели вся страна не отходила от телеэкранов, наблюдая за развитием драматических событий. Захват вертолетной площадки. Расстрелы людей. Стремительный "визит" в больницу, чуть не закончившийся повторением Буденновска. Торжественный отъезд в Первомайское в колонне автобусов вместе с захваченными заложниками. И, наконец, загадочное исчезновение из села, практически снесенного артиллерией с лица земли и окруженного российскими войсками тройным кольцом. Среди нескольких женщин, участвовавших в том знаменитом радуевском походе, была и Лена.
Этот факт стал известен лишь после ареста самого Салмана Радуева. В его архивах нашли интересный документ, в котором он просил главу Октябрьского района Грозного о выделении двухкомнатной квартиры для Елены П. "как активной участницы боевых действий в Кизляре и Первомайском". Квартиру она получила. Тогда же и познакомилась с Мусой Чараевым. "Волк" и "волчица" полюбили друг друга — и это в легенде про Лолиту было правдой.
— Шла война, — продолжает Лена. — Муса со своими ребятами прятался в горах, и в Ищерскую (крупная приграничная узловая станция, где иногда после ранений отлеживались боевики. — Е.М.) приезжал нечасто. По-чеченски я говорила очень хорошо. Свекровь меня сразу как-то приняла и даже полюбила — стала как мать. Она все время молилась. Глядя на нее, я тоже приняла мусульманство. А вскоре нас с Мусой поженил мулла.
Устроив свою личную жизнь, Лена наконец позвонила родителям в Константиновку. Мать, несколько лет не знавшая о ней вообще ничего, услышав ее голос, упала в обморок. "Лишь бы ты была жива", — сказала она и разрыдалась. После этого звонка она стала выпивать вместе с отцом. А через полгода, летом 96-го, вся семья отравилась грибами, купленными на базаре. Отца и брата врачи откачали. Маму Лена увидела уже в гробу. Как активная боевичка и жена полевого командира Лолита попала во все оперативные сводки. И ей тут же справили новые документы. "Чтобы меньше дергали",—поясняет Лена. По ним она и приезжала домой на похороны. После войны в боевой семье Чараевых родился сын. Муса по-прежнему не расставался с автоматом и своими бойцами, охраняя вверенный ему кусок нефтепровода. Лену устроили на солидную должность в таможню. "Растаможивала грузы, оформляла бумаги, отвозила деньги в Грозный. Ничего особенного", — явно скромничает Лена, ведь казну кому попало не доверят. Но Лену ценили не за это — она проверяла грузовые и пассажирские составы, выискивая в них "агентов ФСБ". Если человек казался ей подозрительным, его снимали с поезда и уводили в неизвестном направлении. "Волчица", — боялись ее мирные станичники. "Наша волчица! Повезло командиру", — одобряли бывшие боевики. В марте 99-го Мусу убили. Его нашли в собственной машине, недалеко от "трубы", с неизменным автоматом в руках и двумя десятками пуль в спине и шее. Он так и не узнал, что Лена снова беременна, — она хотела его на следующий день обрадовать.
Приказом №101 президента ЧРИ Масхадова Чараеву посмертно присвоили звание бригадного генерала и переименовали его родное село Северная Наурского района — то самое, где он так недолго пахал землю, — в Муса-юрт. Выходит, легенда снова не наврала.

Фальшивый расчет

Прибалтийки, украинки, белоруски, сибирячки, уралочки, ленинградки, москвички и, конечно же, сами чеченки—нет конца жутким рассказам о безжалостных снайпершах-наемницах, вот уже который год кочующих по окопам, госпиталям и газетным страницам. Правда, стоит заметить, что и сами боевики боятся каких-то фантастичных и страшно ненавидящих их женщин-осетинок, якобы воюющих на российской стороне. Самый устойчивый миф о "белых колготках", что большинство из них биатлонистки, причем из Прибалтики. Если собрать воедино все рассказы о белокурых красавицах, говорящих по-русски с приятным легким акцентом и стрелявших в наших солдат, то получится, что ни одной спортсменки, хоть когда-либо державшей в руках оружие, там уже давно не осталось — или уже убита, или еще воюет. Впрочем, в первую чеченскую войну наши правоохранительные органы все же попытались проверить одну леденящую душу историю о прибалтийской снайперше, сброшенной ранеными десантниками с вертолета с гранатой во влагалище Звали наемницу-биатлонистку Милита Транкаутене и прославилась она тем, что с особым цинизмом кастрировала меткими очередями молодых российских офицеров. Может, и падала какая-нибудь девица, потянувшись за сигаретой, из российской "вертушки", только трупа так и не нашли. Как не нашли в Прибалтийских республиках и никаких следов биатлонистки по фамилии Транкаутене… Само название "белые колготки" пошло от белого трико, облегающего бедра, в которых биатлонистки выступают на соревнованиях. До Чечни они мелькали практически во всех "горячих точках" бывшего Союза, от Приднестровья до Нагорного Карабаха. Впрочем, тогда истории о наемницах вызывали у военных лишь удивление. Да и самих снайперш можно было по пальцам пересчитать. Другое дело Чечня. Здесь — большая война и, соответственно, совсем другие деньги. В большинстве случаев чеченцы заключали с новенькой контракт на месяц. По словам пленных боевиков, до кризиса снайперам платили до 10 тысяч долларов. Иногда рассчитывались "поголовно" от 500 до 800 баксов "отстегивали" за убитого офицера и 200 — за солдата. Впрочем, такими гонорарами скорее заманивали новых наемниц, чем выплачивали их на самом деле — то доллары окажутся фальшивыми, то полевой командир посчитает, что дамочка слишком многого хочет и ее дешевле просто убить. Но все равно: за полгода в Чечне — если, конечно, не поймают федералы или не пришьют свои же боевики — можно было заработать на всю оставшуюся жизнь. "Фатима — 170 тысяч рублей, Оксана — 150 тысяч, Лена — 30 (за двух убитых разведчиков)" — этот "расчетный листок" нашли в кармане убитой снайперши неподалеку от села Бечик.

Снайперская война

Это только в дешевых фильмах снайпер работает в одиночку. В худшем случае у него один помощник — и прикрытие обеспечит, и убитых подсчитает. В лучшем и наиболее распространенном в Чечне — "охотника, стреляющего из засады" (в переводе с английского. — Е.М.), прикрывают пара автоматчиков, пулеметчик, гранатометчики подносчик боеприпасов. Кстати, роль последнего члена такой мобильной группы вообще трудно переоценить — благодаря ему боевики могут "лупить" по два часа без перерыва. "Лучше недоесть, чем недоспать" и "стрелять нужно, как вальс танцевать: раз-два-три — и меняй позицию, сидеть на месте не рекомендуется" — "золотые правила" каждого снайпера, которые знают и на той, и на этой стороне. Прежде чем "засветиться", хороший "охотник" заранее готовит 5—8 позиций и только потом открывает огонь. "Найти и обезвредить" снайпера противника, связиста и старших офицеров — боевая задача не изменилась с середины XVIII века, когда в архивных документах появились первые упоминания о "застрельщиках". По числу ранений в голову и грудь военные медики окрестили нынешнюю войну в Чечне снайперской. Но начинается она только тогда, когда войска ведут позиционные бои. — Раньше снайперов искали среди профессиональных стрелков. Считалось, что меткая стрельба в такой работе — самое главное. Но в последнее время, особенно после Чечни, мы убедились, что крепкие нервы и умение хорошо прятаться все же важнее, — уверен полковник Александр Абин, автор книги "Тактика применения снайперов в городе", сразу же засекреченной ФСБ, преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки Санкт-Петербургского университета МВД РФ. — Настоящий снайпер работает прежде всего головой — он знает и инженерное дело, и топографию, и медицину. Таких профессионалов немного, и они совершенствуются всю жизнь. Алексей, снайпер элитного питерского спецподразделения, — один из них. "Самый выдержанный и спокойный человек, никогда ни с кем не конфликтует", — говорят про него в отряде.
— Чтобы прицелиться, мне нужно 2—3 секунды, максимум 10, — рассказывает Алексей. — Я волнуюсь, только когда не вижу цель. Как только она перед глазами — мгновенно успокаиваюсь и нажимаю на курок. Хороший выстрел идет между ударами сердца, а у женщин сердечный ритм реже. Им легче, поэтому и стреляют они лучше. По большому счету биатлонисток нужно учить только тактике, техника уже отпадает. Спортсменки выносливы, а без этого в горах никуда. Да и вооружены они лучше. У них есть и снайперские винтовки СВ-94 калибра 12-миллиметров, и "винторезы", и те же наши СВДшки (снайперская винтовка Драгунова, "рабочая лошадка" российских снайперов. — Е.М.), только модернизированные. К тому же вся оптика у них антибликовая. Нам о таком вооружении пока остается только мечтать.

Подполковник и прапорщик рассказывают, как захватили литовку-снайпера. Как она просила не убивать ее. У нее якобы двое детей.

- Привязали гранату к башке , - говорит прапорщик, - выдернули чеку и отпустили. Только трусы в разные стороны полетели.
Военные действия в Чечне 1994-1996 гг. (как и во вторую кампанию 1999-2000 гг.) носили исключительно жестокий характер. Имеется огромный материал о том, как действовали федеральные войска с самых первых дней войны.

Он собран преимущественно российскими правозащитными организациями “Гласность” и “Ме-

мориал”11. Имеются достоверные свидетельства о том, что основные жертвы воюющие и мирные граждане понесли в начальный период войны. Хорошо известны многочисленные случаи, когда в условиях жестоких боев в Грозном и в других местах убитых и даже раненых не вывозили. Тема брошеных трупов - стала одной из главных в военных историях. Она обросла чудовищными слухами, в которые люди верили и рассказывали друг другу уже после войны.
“Много всякого я насмотрелся. Цена человека на войне - ничтожна. Во время войны трупы лежали на улицах штабелями, и российские не разрешали нам хоронить их. В начале войны российских погибших не считали, верней учета погибших не было вообще. Потом стали считать, но не на личности, а на количество. Скажем, в батальоне из 100 человек погибло половина, так комбат доложит 50 трупов и предъявит. Иначе разжалуют, а то и посадят. Если не хватает трупов - ищут недостающих везде, даже под землей. Лишь бы посвежей. А то и наших подберут. Изуродуют голову, чтобы не опознали и сдают по акту как труп российского солдата. Вот откуда путаница получается, и люди в России хоронят, сами не зная кого” (Висит М.).
Другой популярной версией стала история о том, как российские солдаты убивали друг друга, в том числе и за денежные вознаграждения. Среди чеченцев некоторые даже считали, что именно в этом взаимоуничтожении было убито больше, чем от чеченского оружия.
«Я скажу вам, а вы не поверите, что русские русских побили больше, нежели чеченцы. Я и сам не верил, пока своими глазами не увидел. Посулят
контрактникам большой куш, если возьмут дорогу или поселок. Те и рады стараться сдуру. Боевики отступят с поселка или, скажем, с автобазы, туда понабьются контрактники в ожидании куша. А тут налетает авиация или вертолеты, и от контрактников одна лишь пыль остается. Опять же выгода - кому-то платить не надо, а деньги все равно списали. Поди, спроси у мертвых, дали им деньги или нет.
А то, бывало, просто сборы или учения объявят или другая оказия. Налетят вертолеты - и нет никого. Так в пионерских лагерях под селом Чишки было. Я уж не говорю, как били российских солдат на блокпостах сами же русские с вертолетов. Это вроде бы мелочи. Поначалу вовсе убитым солдатам счет не велся. Сколько надо, столько и спишут. Меньше цинковок в Россию пойдет, тем лучше. Народ меньше будут будоражить, да и расходов, хлопот меньше на транспортировку. Потому, должно быть, трупы российских солдат сбрасывали на горящие нефтевышки, в труднодоступные горные ущелья или пропасти. Это уже потом бухгалтерию завели. Считать стали убитых. Сколько из части погибло, столько и трупов предъяви. Если, конечно, бомбой или снарядом не накрыло. Так ходили и собирали трупы. А то и у чеченцев, бывало, выменивали. А то и вымогали. Возьмут, бывало, заложников из чеченцев и требуют, чтобы к утру было столько-то трупов, а иначе заложникам каюк. Вот ведь какая грязная катавасия.
Конечно же, находились среди сотен подонков и приличные. Не все летчики соглашались бросать бомбы на головы мирных жителей. Бывало, прилетят к селу и сбросят бомбы на пустырь или в реку. Мне рассказывал сосед, как на одной неразорвавшейся бомбе, выброшенной далеко за селом в овраг, было написано: “Чем мог, тем помог“.
А то еще вот как бывало: стоят, скажем, на противоположных горах две части российской армии, следует команда: “Огонь!”. И принимаются дубасить друг друга до последнего солдата. Я думаю, может быть, и ссорились они между собой потому, как контрактники те народ бедовый, им никого не жалко. Контрактники-то вербовались зачастую из заключенных. Я много повидал солдат. И мне кажется, что среди них было много ненормальных. Говорили, что обкуренные, но я-то многих насмотрелся, я различаю - то были в натуре психические. Обкуренные - это так себе, слякоть» (Муса П.).
Действия федеральных военнослужащих в отношении гражданского населения дали достаточно оснований для ужасающих историй о жестоком обращении с чеченскими мужчинами, которых почти всех подозревали в участии в вооруженных действиях. В это число попадали даже те старики, кто почти полвека назад участвовали в войне против гитлеровской Германии и имели статус ветерана Отечественной войны со многими социальными льготами. Степень потрясения людей старшего поколения трудно себе представить, а тем более объяснить. Перед ними предстали в роли убийц их дети, будущее которых они защищали в боях с гитлеровской Германией.
«Я вот тут коровенку держал. Четырех внуков тем поднял. А государственное молоко - на что оно годится? Благо, на окраине живем. Тут до войны целое стадо собиралось. Пастуха даже нанимали. А был здоро
вее, я и сам ходил в пастухах. А как война началась, я корову в землянку перевел. Сам оборудовал из разграбленного склада. А накат забросал старыми ящиками. Вот мы с младшим моим все первые месяцы поили и кормили ее, а она - животное умное, как началась война, ни разу не мычала, точно онемела. Только смотрит умными глазами, вроде бы печальными.
Но однажды нас с сыном подловили пьяные солдаты. Сына прикладом по голове, потащили в дом. Я говорю, что я сам фронтовик, орденскую книжку показал. Так лейтенант меня так двинул по зубам, что я последние выплюнул. Вы, говорит, нам в спину стреляете. Знаем мы вас, сволочей. И опять стали избивать. Мне-то оно ничего, я уже всякое повидал. Сына жалко, ему только еще 17 исполнилось. Избили нас, потом к стенке. Сейчас, говорят, стрелять будем. Так они мне здоровую почку отбили, что я стоять не мог. Сын меня поддерживал. И, знаешь, хоть и малец, но ни разу не застонал. А тут во двор какой-то капитан зашел. Увидел нас и спрашивает солдат: “Вы что тут делаете?”.
А солдаты отвечают: “Вот врагов в расход пускаем”.
“Каких таких врагов? Это старец с мальцом враги что ли?”.
А сержант тут подбегает к сыну, я и толком-то ничего не понял. Сунул руку в карман куртки, а там стреляные гильзы. Веришь, нет, я тут совсем онемел. Две войны прошел - ничего не боялся. А тут как увидел гильзы, так вроде ступор на меня напал. Я еще прежде заметил, что сержант, поднимая избитого сына с земли, сунул ему руку в карман куртки. Тогда у меня мелькнуло в голове, может курево ищет или деньги. А он, оказывается, подлец, сунул ему гильзы в карман. Хорошо, что капитан бывалый оказался. Он гильзы-то не стал смотреть. А подошел и посмотрел руки сына.
“Нет, - говорит, - эти руки не стреляли. Пойду доложу комбату. А этих не трогать до моего возвращения”.
Не знаю, сколько стояли. Должно быть, долго. Потому как я опять упал. Но тут меня пожалел какой-то молоденький солдат. Равилем, помнится, звали. Сторожил он нас. Тут сын понемножку пришел в себя. И говорит этому Равилю: “Слушай, я корову в последний раз покормлю, отпущу. Вернусь. Все равно отца не брошу”.
Тот солдатик говорит: “Я комвзвода спрошу”.
Пришел тот сержант, что выбил мне зубы, с ним двое пьяных. “Идите, - говорит, - кормите. И возвращайтесь только через полчаса”.
Я не сразу понял, почему нам полчаса дают. А когда вернулись в дом - понял. Солдаты все унесли из дома. Все. Даже магнитофон сына, который он прятал в кладовке под ветошью. Все теплые вещи унесли. А что с собой не могли унести, загадили. Ну, да шут с этим барахлом. Сын только с тех пор сильно изменился. Не то, чтобы озлобился, но стал какой-то печальный. Все молчит, думает о своем» (Вадуд).
Не менее трагическая коллизия предстала из рассказов о том, что в число врагов были зачислены и те чеченцы, которые служили в местной милиции и считали себя вполне лояльными российскими гражданами. Более того, некоторые из них приветствовали введение войск в надежде, что в республике будет восстановлен порядок. По свидетельствам многих, разгул насилия и социальная разруха коснулись не только русских, но и не меньше самих чеченцев.

«Я теперь совершенно убежден, что война не имеет смысла. Она темна, безумна. У меня по соседству жил молодой подполковник милиции. Когда пришли войска, начался подворный обход в поисках оружия. Сам я был в отъезде, но жена видела, как сосед отдал военным документы, табельное оружие и обращался при этом к проверяющим словами: товарищи, коллеги: “Пу, ребятки, теперь мы скоро наведем порядок!”.
Старший же из проверявших взял оружие, а потом как гаркнет во все горло: “А ну-ка к стенке, черномазый!”. И тут же выпустил в него всю обойму. Оказалось, это были контрактники, набранные в тюрьмах.
Людей хватали на улицах, в подвалах. Были среди них и ответственные работники, некоторые имели справки и поручительство как от высоких инстанций в России, а то и коменданта Грозного. Таких как бы для видимости пропускали через блокпост. И когда люди расслаблялись, верили, что пришла законная российская власть, их сгоняли в кучу и расстреливали всех вместе, и молодых, и пожилых, и женщин, сбрасывали в ямы и наскоро забрасывали землей. Я свои трупы возил из этих ям. Пу, да ладно, хватит об этом. Печего мне вам больше рассказывать» (Саид М.).
Позднейшие расследования правозащитных организаций не установили подобных случаев массовых захоронений “мужчин, пожилых и женщин”. Вполне возможно, что это уже были дополненные травмированным воображением истории. Однако у нас нет оснований не верить нижеприводимому рассказу Мудара, 60-летнему юристу из Грозного, ингушу по этнической принадлежности. Хотя описываемое им с трудом воспринимается как возможная реальность.
«В конце января 1995 г., когда уже весь город был в огне, когда война стала явственной и горькой правдой, я решил прорываться в Ингушетию вместе с сыном-студентом. Пабили мы в свою “Волгу” накопленное за всю жизнь, обложились подушками - все хоть какая-то защита от пуль и осколков, и поехали. К тому времени уже поставили блокпосты. И к вечеру солдаты начинали расстреливать все, что движется. Били буквально из всех видов оружия. Просто так, ради потехи. Я и на судном дне подтвержу, что вся российская армия была вдребезги пьяная вместе с командирами.
Пас, как и других, остановили на блокпосту в Заводском районе, якобы для проверки документов. Подходим ближе. Кругом разрывы снарядов, завывание мин, трескотня автоматов. Конвойный наш был пьян, и, пока мы дошли, он дважды сваливался в снег, и мы с сыном помогали ему подняться. Подошли к посту, а там перед прилегающими домами трупов видимо-невидимо навалено. Расстреливали, не щадя детей, женщин, и свозили сюда трупы со всего района. Остановленные впереди нас машины стояли с невыключенными моторами, а хозяева их были расстреляны тут же, умирали или взывали о помощи. Сначала я думал, что все это мне чудится, но в ближней куче трупов узнал знакомого, который обогнал меня на перекрестке.
Пас завели в помещение. Там сидел человек, которого наш конвойный называл капитаном, и тот тоже был пьян. Однако же разговаривал заплетающимся языком. Хотя и внятно.
“Куда ты их припер? Идиот!” - обратился капитан к нашему конвойному - на кой они тут?! Ты что, не знаешь, дурья башка, что велено всех в расход?!”.

“Зачистка” (Фото Варникиса)

Конвойный, оказавшийся в это время сбоку от нас, и в самом деле как-то по-идиотски подмигнул капитану и сказал: “Опять же на них дубленки. А шапка, вишь, какая богатая. Сами же велели”.
“Раздевайся!” - обратился он к нам.
Мы подчинились. Затем нас отвели в помещение, бывшее не то столовой, не то баней, так как стояли здесь и ванные, и столы. И мы с ужасом увидели, что в некоторых горками лежат трупы, раздетые, как и мы. Наш конвойный поставил нас к стенке. Мне все еше казалось, что я вижу дурной сон. Должно быть, этому способствовало и то, что в помещении был не то пар, не то дым. И не успел я очнуться, как почувствовал, что и руку, и плечо мне точно осы укусили. Тогда только я понял, что нас действительно расстреливают. Я вспомнил вдруг, что помещение раньше было прачечной, что дальше к нему примыкает склад горпи- щеторга. Я там работал юристом и знал, что под новый год туда завезли много колбасы и водки. Сын в то время потерял сознание. Я наклонился к нему. Что-то щелкнуло напротив по стене и отскочило. Наконец, я понял, что пьяный солдат не может попасть в меня.
Он подошел совсем близко и, все так же нелепо улыбаясь, сказал вдруг: “Хочешь выпить перед смертью? Ты не мулла?”.
Я, кажется, ответил, что нет, и в свою очередь предложил ему выйти к складу горпищеторга, где было огромное количество водки. Я, было, предложил ему проводить. Но он сообразил, что меня могут сразу пристрелить, и пошел один, осведомившись перед этим: “А вы не убежите?”.
Перед выходом, до сих пор не могу понять как, я сумел поставить на предохранитель его автомат. Должно быть, привычка сработала (когда я служил в армии, наш сержант при беге с барьерами забыл выключить ав
томат и убился). Должно быть, у меня в подсознании это засело на всю жизнь. Впрочем, бежать все равно было некуда. Я чувствовал, что горячая кровь заливает мне руку, течет по ноге. Но надо было спасаться. Сын к тому времени уже очнулся и смотрел на меня полоумными глазами. Я схватил его за руку, и мы выскочили на улицу. Уже у самого поворота за угол нам встретился солдат, несущий бутылки с водкой в охапку, точно дрова. Наверное, он не сразу нас признал, и только когда мы добежали до парка, услышали, как он истошно орал, не понимая, почему автомат не стреляет.
Нас спасли темнота и мороз. В тот вечер был 20-градусный холод. Не знаю, как добежали до улицы Кирова. Я уже истекал кровью, когда мы заскочили в квартиру пожилой русской женщины. Тут я потерял сознание. Не знаю, сколько был без сознания, но когда очнулся, было утро. Уютно гудела голландская печь хозяйки. Сын лежал у моих ног. Руки и плечо у меня были перевязаны. Марья Владимировна, так звали нашу хозяйку, дородная пожилая женщина, понимающе улыбнулась. Но как она выходила меня в городе, в котором днем и ночью расстреливают чеченцев, да и всех местных жителей, это уже другой рассказ.
Со слов моей спасительницы, я понял, что русских-грозненцев тоже не щадили. И расстреливали, как только попадутся под руку. Я готов поклясться на Коране и готов доказать любому международному суду, что в январе месяце 1995 г. в Заводском районе города Грозного были расстреляны сотни мирных жителей. Их трупы складывали недалеко от трассы, проходящей мимо парка. В объявлении по местному ТВ я узнал о своем знакомом сапожнике, который ехал впереди меня в тот злополучный день и труп которого я видел в одной из куч у трассы. Его искали родственники и объявляли по телевизору как о без вести пропавшем. Тело его до сих пор не нашли» (Мудар).
Одной из самых распространенных форм насилия во внутренних конфликтах является изнасилование женщин. Оно имеет особо над- ругательский смысл не только над человеком, но и над вражеской стороной в целом, т.е. представителями другого народа, если речь идет об этническом конфликте. В бывшей Югославии изнасилование женщин обрело почти ритуальный смысл, когда сербы или хорваты специально содержали “вражеских” женщин, подвергая их изнасилованиям и сразу же отпускали, когда у них наступал большой срок беременности, не позволявший делать аборт. Это был иезуитский, абсолютно параноидальный “опыт” размножения сербов или хорватов в чревах женщин своих врагов.
В Чечне не было зафиксировано массовых изнасилований женщин в первую войну. Этого не позволяли прежде всего условия, когда федеральные войска не контролировали целиком значительные территории и когда фактически не было контактов с населением. Во вторую войну ситуация изменилась. Военные сразу заняли большую территорию северной Чечни почти без боев и вели себя там как “освободители от бандитов”. Контакты с местным населением были гораздо более активными. Примерно такая же сложилась ситуация и в других районах, кроме дальних горных сел. Низкая дисци
плина, пьянство, изоляция от домашней среды и семей, общая ожесточенность и стрессы способствовали появлению случаев изнасилования местных чеченских женщин.
Но и здесь сохранялся барьер страха за возможную месть со стороны родственников жертвы. Хеда Абдуллаева сказала мне, что боится сейчас быть в Чечне, потому что нет братьев, чтобы защитили в случае надругательства. На самом деле она имеет в виду возможный сдерживающий фактор для насильников. Однако и это обстоятельство не является преградой, когда солдаты могут организовать групповое изнасилование в полуанонимной обстановке, т.е. вырывая женщин не из домашней среды, а разыскивая их среди путников, беженцев и других “оторвавшихся”, потерявших надежду на защиту от родственников или окружающих. Мне удалось узнать одну из историй, которая произошла уже в период нового цикла насилия. Есть основания полагать, что случай с Румисой и записанный Хедой Са- ратовой 31 июля того же года, был не единичным.
«Я Румиса З. 1966 года рождения. Живу в Урус-Мартановском районе. 17.07.2000 г., я решила поехать в Грозный посмотреть на свой дом, или, точнее, на то, что от него осталось. Доехала до Грозного в 14.00, пришла на улицу Гудурмесскую, увидела остатки своего разрушенного дома, постояв возле него, решила вернуться домой. Это было где-то в 16.30. Возвращалась я домой на маршрутном микроавтобусе, в котором были и другие попутные пассажиры. Перед российским блокпостом, который находится в поселке Черноречье, на самом выезде из города Грозного, была длинная очередь. Пашей машине пришлось долго ждать.
Мы задержались допоздна. Очень долго проверяли каждую машину и каждого человека, и женщин и мужчин. Меня беспокоило то, что у меня в паспорте не вклеена вторая фотография. Когда я ехала в город, у меня практически паспорт не проверили. Мы сидели в машине и наблюдали за тем, что происходит впереди. Солдаты стали беспричинно задерживать людей. Я видела, как нескольких мужчин завели в вагон. О судьбе задержанных ничего не могу сказать, это были незнакомые мне люди. Вероятно, какой-то шофер не дал солдатам денег, они, естественно, разозлились и стали беспричинно хватать людей. Обычно они не придирались к документам женщин, но когда все-таки начали проверять всех подряд, я испугалась. Так оно и случилось. Меня стали задерживать из-за отсутствия в паспорте второй фотографии. Мне сказали, что меня забирают для выяснения, а потом отпустят. После того как задержали, меня повели в вагон, сказали, что некоторое время побудешь здесь. В вагоне было две или три маленькие комнаты. Меня заперли еще с тремя женщинами, которые уже находились там (две чеченки и одна русская или украинка, точно не могу сказать). Эти женщины были все в синяках, у них был страшно замученный вид. Я была в ужасе, дрожала и ничего не могла говорить.
Два дня нас держали в этом вагончике. Солдаты заходили и выводили нас по одной и заводили в другую комнату. Естественно, каждая из нас слышала крики той, кого вывели в другую комнату. Пикто не приходил нам на помощь, и наши мольбы о пощаде не трогали насильников. Мы сидели и ждали своей очереди, и, конечно, она доходила. За сопротивление
очень жестоко били кулаками, ногами. Дубинками и ничем другим, правда, не били. Солдат всего было восемь человек, они были все время пьяны.
Дня два мы были в этом аду. Я не могу говорить все детали того, что они с нами делали. Каждую из нас за эти двое суток выводили более двадцати раз. Мы часто теряли сознание. Каждый раз, когда я приходила в сознание, я жалела о том, что еще не умерла.
На третье утро неожиданно открылась дверь, и появились мужчины чеченской национальности. Они нам сказали на чеченском языке: “Быстро уходите отсюда подальше!”. Они были в военной камуфляжной форме. Мы решили, что это были чеченские милиционеры. Мы поняли, что это спасение, и, не оглядываясь, бежали по трассе, ведущей в сторону Урус-Мартана. Чеченские милиционеры остались на посту. Куда делись российские солдаты, что с ними стало, мы не знаем. Но никакой стрельбы или шума на посту мы не слышали. Через какое-то время нас догнала проезжающая машина, микроавтобус. Он остановился, и я поехала в Урус- Мартан. Три женщины, которые были со мной, остались на дороге. Им нужно было ждать машину, чтобы попасть в Наурский район. Я, конечно, осталась живой. Но все у меня внутри надломилось. Я думаю все время о том, как отомстить этим зверям за то, что они со мной сделали. Отомстить я смогу только, если стану камикадзе, как это сделали брат с сестрой, которые въехали на российский блокпост в селе Ермоловка и взорвались вместе с машиной в отместку за то, что солдаты изнасиловали, убили и закопали их сестру.
У меня к Вам просьба: не называйте нигде мою фамилию, мне и так стыдно выходить на улицу. Мне все время кажется, что люди вокруг об этом догадываются. Я вообще живу только ради моей старой матери, которую я не могу броситт».
Я изначально занял позицию доверия авторам историй, ибо даже если в них содержится вымысел, он также имеет социально-культурный смысл. При всей невероятности и абсурдности происходящего некоторые сведения и наблюдения представляются бесспорными и важными. Алкоголь играл исключительную роль, являясь постоянным спутником и условием исполнения насилия в чеченском конфликте, если говорить о федеральной армии. Алкоголь - не только социально-культурная проблема общенационального характера, но бич российской политики и вооруженных сил. В период войны водка поставлялась в Чечню в огромных количествах, в том числе и через поставки из Северной Осетии - одного из основных подпольных производителей в России. Могу засвидетельствовать, что в момент моего посещения Чечни в октябре 1995 г. водка была повсюду: от генеральских штабов до солдатских вещмешков.
Состояние алкогольного опьянения освобождало человека от моральных ограничителей и от необходимости подчиняться закону. Пьяный человек, если он с оружием или имеет возможность отдавать приказы убивать, организует и совершает насилие гораздо проще, хотя и менее квалифицированно. Российское военное и гражданское руководство, включая министра обороны Павла Грачева, в период пребывания в Чечне потребляло алкоголь регулярно и в боль
ших дозах. Нетрезвый вид министра был заметен в моменты почти всех его появлений перед журналистами, что зафиксировано телекамерой. Его роковое для конфликта решение осуществить танковый штурм Грозного в новогоднюю ночь 1995 г. было принято в состоянии алкогольного опьянения. Многие офицеры и солдаты вели военные действия в нетрезвом виде. Это влияло на неоправданную жестокость и несоразмерное насилие, которые демонстрировали федералы. Один из журналистов, приехавший во Владикавказ из Ингушетии после первого дня войны с разбитой камерой в машине с дырами от пуль, заметил: “Они почти все пьяные и кажется у них установка на беспредел”.
Гражданское население Чечни впервые в своей жизни столкнулось с подобным. Подавляющее большинство чеченцев, ингушей и русских выросло в мирные послевоенные годы. Это поколение не видело вооруженной борьбы и не переживало лично масштабное насилие, тем более в отношении гражданского населения со стороны собственной армии. Первая реакция - шок и неверие от увиденного, или восприятие его как дурного сна либо трагической ошибки. Отсюда отчаяние из-за невозможности сообщить о происходящем, оказать на него какое-то воздействие. Но главное чувство - страх за свою жизнь и своих близких, а также забота спасти имущество.
Я не ставлю целью описывать в равной мере жестокости, совершаемые со стороны воюющих чеченцев. Частично о них пойдет речь в XIII главе. Но следует отметить, что эта жестокость была столь же беспредельной, хотя и имела особенности, в том числе культурные. Прежде всего чеченцы любили своего рода постано- вочно-аффектные формы исполнения насилия, как в ходе непосредственно вооруженного столкновения, так и особенно в обращении с пленными и заложниками. Демонстрацией насилия они хотели придать больше энтузиазма воюющим против армии и запугать федералов. В чем-то эта стратегия была эффективной и достигала своей цели.
В российском обществе и среди военнослужащих сложилась своя мифология о жестокостях чеченцев, что подтверждается некоторыми собранными свидетельствами правозащитных организаций. Особенно практиковались пытки и надругательства над ранеными и убитыми. Захваченные в плен военнослужащие-контрактники и летчики почти во всех случаях подвергались казням. Рядовых солдат часто использовали как заложников на разных работах: от строительства укреплений до домашних дел. Это уже после войны сложился бизнес на выкупе заложников, которые подвергались демонстративному насилию и пыткам. Причем часто подобные действия снимались на кинопленку, чтобы передать родственникам похищенного для быстрого решения вопроса в выплате денег (см. главу XIII).
“После занятия Грозного русскими, мы не давали им ни одного дня передышки. Война, конечно, была жестокая. Бойцы нашего батальона ни-

когда не брали русских в плен. И даже раненых непременно добивали. Были и среди нас живодеры, которым доставляло удовольствие резать пленных российских солдат, вырезать им внутренности. Я этого никогда не делал, потому что мне это было противно, как было бы противно резать свинью. И вообще, живодеров не любило большинство ребят. Они осуждали их.
А однажды, когда наш командир увидел, как только что у расстрелянного солдата затесавшийся к нам угрюмый немолодой мужик Шахри стал вырезать внутренности, то собственноручно застрелил его перед батальоном. Потом, правда, выяснилось, что угрюмый мужик прибился к нам из дурдома. Вообще-то разные там были люди. Я думаю, что мы за войну озверели” (Хизир И.).
«Я не думала, что в конце ХХ века возможна такая война. Первый раз такое случилось. Было ощущение страшного сна. Вместо домов стояли скелеты, обоженные деревья. В мае мы вернулись в город. Начали снова торговать. Покупателей было мало. Никаких контактов с солдатами не было. В городе царил беспредел. Солдаты на большой скорости ездили по городу на танках, наезжали на машины. Был только страх. При нас был случай на рынке. Офицеры с охраной гуляли по рынку, покупали дорогую аппаратуру. Двое офицеров с девушкой покупали пленку, им не понравилась цена, и они взяли пленку и решили уйти, не заплатив. Когда их попросили заплатить, девушка сказала: “Перебьешься, черномазый”.
В это время, мы даже не успели опомниться, как молодой, интеллигентного вида мужчина остановился, взял девушку за волосы и выстрелил ей в глотку. Она упала, он тут же застрелил офицера, который был рядом с ней, и заскочил в здание рынка и скрылся. Двое охранников опомнились, наставили на нас автоматы и закричали: “Кто стрелял, говорите”. Они были страшно напуганы. Все торговки испугались и залезли под столы, лихорадочно хватали свои шмотки. Мы стояли у входа. Я думала это конец. Единственное, что меня волновало, отвезут ли меня домой. Потом они неожиданно выскочили и ушли. Через 20 минут русские оцепили рынок и начали искать, но никого не нашли. Это была чистая работа. За свои слова им пришлось дорого заплатить. Русских очень часто убивали и именно в местах скопления людей. Русские сами доводили людей, вели себя вульгарно, оскорбляли. Редко кто это выдерживал. Чувствовали себя хозяевами. Каждый день был как последний » (Хава).

Точного количества военнопленных, захваченных боевиками во время обеих Чеченских кампаний, пожалуй, сейчас не назовет никто – по данным объединенной группировки федеральных сил, пленных, пропавших без вести и дезертиров за эти две войны было до 2 тысяч человек. Правозащитные организации приводят другие цифры, в сторону увеличения.

Почему попадали в плен

Привычное восприятие пленных в ситуации войны как лишенных возможности сопротивляться (раненых, окруженных превосходящими силами противника), применительно к Чеченским кампаниям ложно. В большинстве случаев в плен наши военнослужащие попадали по неосмотрительности и неопытности: пошли «в самоход», за водкой или наркотой, либо потеряли бдительность по другой причине.

В Первую Чеченскую зачастую воевали пацаны, не имеющие ни малейшего представления о том, где они оказались, не знающие менталитета бандитов и их пособников. Они были не готовы к разносторонней опасности, подстерегающей их на каждом углу. Не говоря уже об отсутствии боевого опыта – как в горной местности, так и в городских условиях. Много раз в Чечне бойцы попадали в плен как раз из-за неготовности к боестолкновению в конкретной ситуации.

Зачем нужны были пленные

В практическом отношении их использовали для двух целей: выкуп или обмен. Для выкупа нередко пленяли целенаправленно – подлавливали или заманивали зазевавшихся солдат – на блокпостах, в расположениях войск… Информацию о том, кто и сколько за кого может заплатить, узнавали быстро – чеченские диаспоры есть в любом крупном российском городе. Как правило, за голову требовали порядка 2 миллионов неденоминированных рублей (данные 1995 года).

Пленных перепродавали в другие бандформирования или чеченцам, у кого родственники находились под следствием или в заключении. Это был очень распространенный и высокодоходный бизнес – родственники пленников продавали свои квартиры и машины, вообще все, что имелось ценного, чтобы вызволить сыновей. Были случаи, когда пленяли и самих матерей, приехавших в Чечню спасать захваченных детей.

Коммерческая составляющая практически всегда выходила на первый план – если боевики знали, что с родных пленного можно хорошо получить за его вызволение, они этим пользовались. Пленных могли обменять на трупы погибших боевиков, в особенности, если это были полевые командиры.

Говорят, в Первую Чеченскую случалось, что боевикам командованием российских вооруженных сил ставился ультиматум: не отпустите пленных, сотрем в пыль селение. И эта угроза действовала – захваченных военнослужащих освобождали.

Призывы сдаться в плен

История Чеченской войны – это жуткое смешение разного рода составляющих и роковых обстоятельств. И одним из главных было предательство – прежде всего, самих военнослужащих, часто бездумно отправляемых на бойню. В Чечне действовали представители многих организаций, каждая из которых преследовала собственные интересы. Пленные российские военнослужащие не раз становились в этой игре разменной монетой.

При новогоднем штурме Грозного (1994 – 1995 годы) уполномоченный по правам человека в РФ Сергей Ковалев уговаривал бойцов сдаться в плен. Генерал Г. Трошев и замкомбата 131-й мотострелковой бригады Александр Петренко потом в своих воспоминаниях отметили, какие «гарантированные» «блага» достались плененным в этом бою – пленных жестоко истязали и убивали.

Истязания и мучения

В большинстве случаев, по воспоминаниям выживших пленников, с ними обращались хуже, чем самый нерадивый крестьянин со своею скотиной – кормили ужасно, постоянно издевались и избивали. Расстрелы пленных в таких горных лагерях смерти были обычным явлением. Многие умирали от голода и мучений. В интернете размещено большое количество видеороликов о том, что творили боевики над пленными военнослужащими. Даже человек с крепкой психикой не сможет все это смотреть без содрогания.

На месте Тухчарской трагедии, известной в публицистике как «Тухчарская Голгофа русской заставы» сейчас «стоит добротный деревянный крест, поставленный омоновцами из Сергиева Посада. У его основания - сложенные горкой камни, символизирующие Голгофу, на них лежат увядшие цветы. На одном из камней сиротливо стоит чуть погнутая, погасшая свеча, символ памяти. А еще к кресту прикреплена икона Спасителя с молитвой «О прощении забытых грехов». Прости нас, Господи, что мы еще не знаем, что это за место… здесь казнили шестерых военнослужащих Внутренних войск России. Еще семерым тогда чудом удалось спастись.»

НА БЕЗЫМЯННОЙ ВЫСОТЕ

Их — двенадцать солдат и одного офицера Калачевской бригады, — бросили к пограничному селу Тухчар на усиление местных милиционеров. Ходили слухи, что чечены вот-вот перейдут через речку, ударят в тыл Кадарской группировке. Старший лейтенант старался не думать об этом. У него был приказ, и он должен был его выполнить.

Заняли высоту 444,3 на самой границе, вырыли окопы в полный рост и капонир для БМП. Внизу — крыши Тухчара, мусульманское кладбище и КПП. За мелкой речушкой — чеченское село Ишхойюрт. Говорят, разбойничье гнездо. А еще одно, — Галайты, — спряталось на юге за грядой холмов. Удара можно ждать и с той, и с другой стороны. Позиция — как острие меча, на самом передке. На высоте можно держаться, вот только фланги необеспечены. 18 ментов с автоматами и буйное разношерстное ополчение — не самое надежное прикрытие.

Утром 5 сентября Ташкина разбудил дозорный: «Товарищ старший лейтенант, там вроде как… «духи». Ташкин сразу посерьезнел. Приказал: «Поднимай пацанов, только без шума!»

Из объяснительной рядового Андрея Падякова:

На холме, который находился напротив нас, на Чеченской Республике, показались сначала четверо, потом еще около 20 боевиков. Тогда наш старший лейтенант Ташкин приказал снайперу открыть огонь на поражение… Я четко видел, как после выстрела снайпера упал один боевик… Потом по нам открыли массированный огонь из автоматов и подствольных гранатометов… Потом ополченцы сдали свои позиции, и боевики обошли село и взяли нас в кольцо. Мы заметили, как за селом позади нас перебежало около 30 боевиков».

Боевики прошли не там, где их ожидали. Они переправились через реку южнее высоты 444 и углубились на территорию Дагестана. Нескольких очередей хватило, чтобы разогнать ополченцев. Тем временем вторая группа — тоже человек двадцать-двадцать пять, — напала на милицейский КПП у окраины Тухчара. Этот отряд возглавлял некий Умар Карпинский, лидер Карпинского джамаата (район в г. Грозный), подчинявшийся лично Абдул-Малику Межидову, командиру Шариатской Гвардии.* Чеченцы коротким ударом выбили милиционеров из КПП** и прикрываясь могильными плитами кладбища, стали подбираться к позициям мотострелков. Одновременно с тыла высоту атаковала первая группа. С этой стороны капонир БМП не имел никакой защиты и лейтенант приказал водителю-механику вывести машину на гребень и маневрировать.

«Высота», нас атакуют! — кричал Ташкин, прижав к уху шлемофон, — Атакуют превосходящими силами! Что?! Прошу поддержки огнем!» Но «Высота» была занята липецкими омоновцами и требовала держаться. Ташкин выругался и спрыгнул с брони. «Каким х… держаться?! По четыре рожка на брата…»***

Развязка близилась. Через минуту прилетевшая невесть откуда кумулятивная граната проломила борт «коробочки». Наводчика, вместе с башней подбросило метров на десять; водитель погиб мгновенно.

Ташкин взглянул на часы. Было 7.30 утра. Полчаса боя — и он уже лишился главного своего козыря: 30-мм автомата БМП, который держал «чехов» на почтительном расстоянии. Вдобавок, и связь накрылась, кончались боеприпасы. Надо уходить, пока есть возможность. Через пять минут будет поздно.

Подхватив контуженного и сильно обгоревшего наводчика Алескея Полагаева, солдаты бросились вниз, ко второму КПП. Раненого на плечах тащил его друг Руслан Шиндин, потом Алексей очнулся и побежал сам. Увидев бегущих к ним солдат, милиционеры прикрыли их огнем с блокпоста. После непродолжительной перестрелки наступило затишье. Спустя некоторое время на пост пришли местные жители и сообщили, что боевики дали полчаса на то, чтобы они покинули Тухчар. Сельчане прихватили с собой на пост гражданскую одежду — это был единственный шанс на спасение для милиционеров и солдат. Старший лейтенант покинуть блокпост не соглашался, и тогда милиционеры, как рассказал потом один из солдат, ‘полезли на него в драку’.****

Аргумент силы оказался убедительным. В толпе местных жителей защитники блокпоста добрались до села и стали прятаться — кто в подвалах и на чердаках, а кто в кукурузных зарослях.

Рассказывает жительница Тухчара Гурум Джапарова: Он пришел — только стрельба стихла. Да как пришел? Вышла во двор — смотрю, стоит, шатается, держится за калитку. Весь в крови и обгорелый был сильно — волос нет, ушей нет, кожа полопалась на лице. Грудь, плечо, рука — все посечено осколками. Я его скорей в дом. Боевики, говорю, кругом. Тебе бы к своим надо. Да разве ты дойдешь такой? Старшего своего Рамазана, ему 9 лет, послала за доктором… Одежда его вся в крови, обожженная. Мы с бабушкой Атикат срезали ее, скорей в мешок и выбросили в овраг. Обмыли кое-как. Врач наш сельский Хасан пришел, осколки повынимал, раны смазал. Укол еще сделал — димедрол, что ли? Тот засыпать стал от укола. Я его с детьми положила в комнате.

Спустя полчаса боевики по приказу Умара стали ‘шерстить’ село — началась охота на солдат и милиционеров. Ташкин, четверо солдат и дагестанский милиционер спрятались в каком-то сарае. Сарай окружили. Притащили банки с бензином, облили стены. «Сдавайтесь, не то спалим заживо!» В ответ молчание. Боевики переглянулись. «Кто у вас там старший? Решай, командир! Зачем зря умирать? Нам ваши жизни не нужны — накормим, обменяем потом на своих! Сдавайтесь!»

Солдаты и милиционер поверили, вышли. И только когда лейтенанта милиции Ахмеда Давдиева перерезала пулеметная очередь, поняли — их жестоко обманули. «А для вас мы кое-что другое приготовили!» — засмеялись чеченцы.

Из показаний подсудимого Тамерлана Хасаева:

Умар приказал проверить все строения. Мы рассредоточились и по два человека стали обходить дома. Я был обычный солдат и выполнял приказы, тем более новый среди них человек, мне не все доверяли. А как я понял, операция была заранее подготовлена и четко организована. Я по рации узнал о том, что в сарае нашли солдат. Нам по рации передали приказ собраться у милицейского поста за селом Тухчар. Когда все собрались, там уже были эти 6 солдат».

Обожженного наводчика выдал кто-то из местных. Гурум Джапарова пыталась его отстоять — бесполезно. Он ушел в окружении десятка бородатых парней — на смерть.

Дальнейшее скрупулезно зафиксировал на камеру оператор боевиков. Умар, видимо, решил «повоспитывать волчат». В бою у Тухчара его рота потеряла четверых, у каждого из убитых нашлись родственники и друзья, на них висел долг крови. «Вы взяли нашу кровь — мы возьмем вашу!» — сказал Умар пленным. Солдат отвели на окраину. Четверо «кровников» поочередно перерезали горло офицеру и трем солдатам. Еще один вырвался, пытался бежать — его застрелили из автомата. Шестого Умар зарезал лично.

Только на следующее утро глава администрации села Магомед-Султан Гасанов получил у боевиков разрешение забрать тела. На школьном грузовике трупы старшего лейтенанта Василия Ташкина и рядовых Владимира Кауфмана, Алексея Липатова, Бориса Эрднеева, Алексея Полагаева и Константина Анисимова были доставлены на Герзельский блокпост. Остальным удалось отсидеться. Некоторых местные жители отвезли на Герзельский мост уже на следующее утро. По дороге они и узнали о казни своих сослуживцев. Алексей Иванов, просидев двое суток на чердаке, ушел из села, когда его стала бомбить российская авиация. Федор Чернавин просидел в подвале целых пять дней — к своим ему помог выбраться хозяин дома.

На этом история не заканчивается. Через несколько дней запись с убийством солдат 22-й бригады покажут по грозненскому телевидению. Потом, уже в 2000-м году она попадет в руки к следователям. По материалам видеокассеты будет возбуждено уголовное дело на 9 человек. Из их числа правосудие настигнет лишь двоих. Тамерлан Хасаев получит пожизненный срок, Ислам Мукаев — 25 лет. Материал взят с форума «БРАТИШКА» http://phorum.bratishka.ru/viewtopic.php?f=21&t=7406&start=350

Об этих же событиях из печати:

«Я только подошел к нему с ножом»

В ингушском райцентре Слепцовск сотрудники Урус-Мартановского и Сунженского РОВД задержали Ислама Мукаева, подозреваемого в причастности к жестокой казни шестерых российских военнослужащих в дагестанском селе Тухчар в сентябре 1999 года, когда банда Басаева заняла несколько сел Новолакского района Дагестана. У Мукаева изъята видеокассета, подтверждающая факт его причастности к кровавой расправе, а также оружие и боеприпасы. Сейчас сотрудники правоохранительных органов проверяют задержанного на возможную его причастность и к другим преступлениям, поскольку известно, что он был членом незаконных вооруженных формирований. До задержания Мукаева единственным участником казни, попавшим в руки правосудия, был Тамерлан Хасаев, приговоренный в октябре 2002 года к пожизненному заключению.

Охота на солдат

Ранним утром 5 сентября 1999 года басаевские отряды вторглись на территорию Новолакского района. За тухчарское направление отвечал эмир Умар. Дорогу на чеченское село Галайты, ведущую из Тухчара, охранял блокпост, на котором несли службу дагестанские милиционеры. На сопке их прикрывал БМП и 13 солдат бригады внутренних войск, направленных на укрепление блокпоста из соседнего селения Дучи. Но боевики зашли в село с тыла, и, захватив после короткого боя поселковый отдел милиции, стали обстреливать сопку. Зарывшийся в землю БМП нанес немалый урон нападавшим, но когда кольцо окружения стало сжиматься, старший лейтенант Василий Ташкин приказал выгнать БМП из окопа и открыть огонь через реку по машине, которая подвозила боевиков. Десятиминутная заминка оказалась для солдат роковой. Выстрелом из гранатомета боевой машине снесло башню. Наводчик погиб на месте, а водитель Алексей Полагаев был контужен. Ташкин приказал остальным отходить к блокпосту, расположенному в нескольких сотнях метров. Потерявшего сознание Полагаева вначале нес на плечах его сослуживец Руслан Шиндин; потом Алексей, получивший сквозное ранение головы, очнулся и побежал сам. Увидев бегущих к ним солдат, милиционеры прикрыли их огнем с блокпоста. После непродолжительной перестрелки наступило затишье. Спустя некоторое время на пост пришли местные жители и сообщили, что боевики дали полчаса на то, чтобы солдаты покинули Тухчар. Сельчане прихватили с собой гражданскую одежду – это был единственный шанс на спасение для милиционеров и солдат. Старший лейтенант уходить отказался, и тогда милиционеры, как рассказал потом один из солдат, ‘полезли на него в драку’. Аргумент силы оказался более убедительным. В толпе местных жителей защитники блокпоста добрались до села и стали прятаться – кто в подвалах и на чердаках, а кто в кукурузных зарослях. Спустя полчаса боевики по приказу Умара начали зачистку села. Сейчас уже трудно установить, выдали ли военных местные жители или сработала разведка боевиков, но шестеро солдат попали в руки бандитов.

‘Ваш сын погиб из-за халатности наших офицеров’

По приказу Умара пленных отвели на поляну рядом с блокпостом. Дальнейшее скрупулезно зафиксировал на камеру оператор боевиков. Четверо назначенных Умаром палачей поочередно выполнили приказ, перерезав горло офицеру и четырем солдатам. С шестой жертвой Умар расправился лично. ‘Сплоховал’ только Тамерлан Хасаев. Полоснув жертву клинком, он выпрямился над раненым солдатом – от вида крови ему стало не по себе, и он передал нож другому боевику. Истекающий кровью солдат вырвался и побежал. Один из боевиков стал стрелять вдогонку из пистолета, но пули прошли мимо. И лишь когда беглец, споткнувшись, упал в яму, его хладнокровно добили из автомата.

На следующее утро глава администрации села Магомед-Султан Гасанов получил у боевиков разрешение забрать тела. На школьном грузовике трупы старшего лейтенанта Василия Ташкина и рядовых Владимира Кауфмана, Алексея Липатова, Бориса Эрднеева, Алексея Полагаева и Константина Анисимова были доставлены на Герзельский блокпост. Остальным солдатам в/ч 3642 удалось отсидеться в своих укрытиях до ухода бандитов.

В конце сентября шесть цинковых гробов были опущены в землю в разных концах России – в Краснодаре и Новосибирске, на Алтае и в Калмыкии, в Томской области и на Оренбуржье. Родители долгое время не знали ужасных подробностей гибели их сыновей. Отец одного из солдат, узнав страшную правду, попросил занести в свидетельство о смерти сына скупую формулировку – ‘огнестрельное ранение’. Иначе, объяснил он, жена этого не переживет.

Кто-то, узнав о смерти сына из телевизионных новостей, оберегал себя от подробностей – сердце не выдержало бы непомерного груза. Кто-то пытался докопаться до правды и искал по стране сослуживцев сына. Для Сергея Михайловича Полагаева было важно знать, что его сын не дрогнул в бою. О том, как все было на самом деле, он узнал из письма Руслана Шиндина: ‘Ваш сын погиб не из-за трусости, а из-за халатности наших офицеров. Командир роты три раза к нам приезжал, но ни разу не привез боеприпасы. Он привез только ночной бинокль с посаженными батарейками. А мы там оборонялись, у каждого было по 4 магазина…’

Палач-заложник

Первым из головорезов в руки правоохранительных органов попал Тамерлан Хасаев. Осужденный на восемь с половиной лет за похищение человека в декабре 2001 года, он отбывал срок в колонии строгого режима на территории Кировской области, когда следствию благодаря видеопленке, изъятой в ходе спецоперации на территории Чечни, удалось установить, что именно он – один из тех, кто участвовал в кровавой резне на окраине Тухчара.

В басаевском отряде Хасаев оказался в начале сентября 1999-го – один из друзей соблазнил его возможностью заполучить в походе на Дагестан трофейное оружие, которое потом можно было бы выгодно продать. Так Хасаев оказался в банде эмира Умара, подчинявшейся небезызвестному командиру ‘исламского полка особого назначения’ Абдулмалику Межидову, заместителю Шамиля Басаева…

В феврале 2002 года Хасаева перевели в махачкалинский СИЗО и показали запись казни. Отпираться он не стал. Тем более что в деле уже имелись показания жителей Тухчара, уверенно опознавших Хасаева по фотографии, присланной из колонии. (Боевики особенно не скрывались, а сама казнь была видна даже из окон домов на краю села). Хасаев выделялся среди облаченных в камуфляж боевиков белой футболкой.

Процесс по делу Хасаева состоялся в Верховном суде Дагестана в октябре 2002 года. Он признал себя виновным лишь частично: ‘Признаю участие в НВФ, оружие и вторжение. А солдата я не резал… Я только подошел к нему с ножом. До этого зарезали двоих. Когда я увидел эту картину, то отказался резать, отдал нож другому’.

‘Они первые начали, – рассказал Хасаев о бое в Тухчаре. – БМП открыл огонь, и Умар приказал гранатометчикам занять позиции. А когда я сказал, что такого уговора не было, он приставил ко мне трех боевиков. С тех пор я сам был у них как заложник’.

За участие в вооруженном мятеже боевик получил 15 лет, за хищение оружия – 10, за участие в НВФ и незаконное ношение оружия – по пять. За посягательство на жизнь военнослужащего Хасаев, по мнению суда, заслужил смертную казнь, однако в связи с мораторием на ее применение была избрана альтернативная мера наказания – пожизненное заключение.

Семеро других участников казни в Тухчаре, в том числе четверо ее непосредственных исполнителей, по-прежнему числятся в розыске. Правда, как сказал корреспонденту ГАЗЕТЫ следователь по особо важным делам управления Генпрокуратуры РФ на Северном Кавказе Арсен Исраилов, который расследовал дело Хасаева, в этом списке до последнего времени не было Ислама Мукаева: «В ближайшее время следствие выяснит, к каким конкретно преступлениям он причастен. И если подтвердится его участие в казни в Тухчаре, он, возможно, станет нашим ‘клиентом’ и будет переведен в махачкалинский СИЗО’.

http://www.gzt.ru/topnews/accidents/47339.html?from=copiedlink

А это об одном из парней, зверски убитых чеченскими головорезами в сентябре 1999 года в Тухчаре.

«Груз — 200» прибыл и на Кизнерскую землю. В боях за освобождение Дагестана от бандитских формирований погиб уроженец д. Ишек колхоза «Звезда» и выпускник нашей школы Алексей Иванович Паранин.Алексей родился 25 января 1980 года. Закончил Верхнетыжминскую основную школу. Был очень любознательным, бойким, смелым мальчиком. Затем – учеба в Можгинском ГПТУ № 12, где он получил профессию каменщика. Поработать, правда, не успел, призвали в армию. Служил на Северном Кавказе более года. И вот – дагестанская война. Прошел несколько боев. В ночь с 5 на 6 сентября боевая машина пехоты, на которой Алексей служил оператором-наводчиком, была передана Липецкому ОМОНу, и охраняла блок-пост под селом Новолакское. Напавшие ночью боевики подожгли БМП. Солдаты покинули машину и вели бой, но он был слишком неравным. Всех раненых зверски добили. Мы все скорбим по поводу гибели Алексея. Слов утешения трудно найти. 26 ноября 2007 года на здании школы установили мемориальную доску. На открытии мемориальной доски присутствовала мать Алексея — Людмила Алексеевна и представители от отдела молодежи из района. Сейчас мы начинаем оформлять альбом о нем, есть стенд в школе, посвященный Алексею. Помимо Алексея в Чеченской кампании участвовали еще четыре ученика нашей школы: Кадров Эдуард, Иванов Александр, Анисимов Алексей и Киселев Алексей, награжденный орденом «Мужества» Очень страшно и горько когда погибают молодые ребята. В семье Параниных было трое детей, но сын – единственный. Иван Алексеевич, отец Алексея, работает трактористом в колхозе «Звезда», мать Людмила Алексеевна – работница школы.

Мы вместе с Вами скорбим по поводу гибели Алексея. Слов утешения трудно найти. http://kiznrono.udmedu.ru/content/view/21/21/

Апрель, 2009 год В Верховном суде Дагестана завершился третий процесс по делу о казни шестерых российских военнослужащих в селе Тухчар Новолакского района в сентябре 1999 года. Один из участников казни, 35-летний Арби Дандаев, который, по мнению суда, лично перерезал горло старшему лейтенанту Василию Ташкину, признан виновным и приговорен к пожизненному лишению свободы в колонии особого режима.

Бывший сотрудник национальной службы безопасности Ичкерии Арби Дандаев, по данным следствия, принимал участие в нападении банд Шамиля Басаева и Хаттаба на Дагестан в 1999 году. В начале сентября он вступил в отряд под руководством эмира Умара Карпинского, который 5 сентября того же года вторгся на территорию Новолакского района республики. Из чеченского села Галайты боевики направились в дагестанское село Тухчар - дорогу охранял блокпост, на котором несли службу дагестанские милиционеры. На сопке их прикрывал БМП и 13 солдат из бригады внутренних войск. Но боевики зашли в село с тыла и, захватив после короткого боя поселковый отдел милиции, стали обстреливать сопку. Зарытая в землю БМП нанесла немалый урон нападавшим, но, когда кольцо окружения стало сжиматься, старший лейтенант Василий Ташкин приказал выгнать бронемашину из окопа и открыть огонь через реку по автомобилю, который подвозил боевиков. Десятиминутная заминка оказалась для солдат роковой: выстрелом из гранатомета у БМП снесло башню. Наводчик погиб на месте, а водитель Алексей Полагаев был контужен. Выжившие защитники блокпоста добрались до села и стали прятаться - кто в подвалах и на чердаках, а кто в кукурузных зарослях. Спустя полчаса боевики по приказу эмира Умара стали обыскивать село, и пятерым военнослужащим, спрятавшимся в подвале одного из домов, после короткой перестрелки пришлось сдаться - в ответ на автоматную очередь прозвучал выстрел из гранатомета. Через некоторое время к пленникам присоединился Алексей Полагаев - боевики «вычислили» его в одном из соседних домов, где его прятала хозяйка.

По приказу эмира Умара пленных отвели на поляну рядом с блокпостом. Дальнейшее скрупулезно зафиксировал на камеру оператор боевиков. Четверо назначенных командиром боевиков палачей поочередно выполнили приказ, перерезав горло офицеру и трем солдатам (один из военнослужащих пытался бежать, но его застрелили). С шестой жертвой эмир Умар расправился лично.

Арби Дандаев более восьми лет скрывался от правосудия, однако 3 апреля 2008 года чеченские милиционеры задержали его в Грозном. Ему были предъявлены обвинения в участии в устойчивой преступной группе (банде) и совершаемых ею нападениях, вооруженном мятеже с целью изменения территориальной целостности России, а также в посягательстве на жизнь сотрудников правоохранительных органов и незаконном обороте оружия.

Согласно материалам следствия, боевик Дандаев явился с повинной, признался в совершенных преступлениях и подтвердил свои показания, когда его вывезли на место казни. В Верховном суде Дагестана, однако, он свою вину не признал, заявив, что явка состоялась под принуждением, и отказался от дачи показаний. Тем не менее суд признал его прежние показания допустимыми и достоверными, поскольку они были даны с участием адвоката и никаких жалоб на следствие от него не поступало. В суде была исследована видеозапись казни, и, хотя узнать подсудимого Дандаева в бородатом палаче было сложно, суд принял во внимание, что на записи было отчетливо слышно, как произносится имя Арби. Были допрошены также жители села Тухчар. Один из них узнал подсудимого Дандаева, но суд отнесся к его словам критически, учитывая преклонный возраст свидетеля и путаницу в его показаниях.

Выступая в прениях, адвокаты Константин Сухачев и Константин Мудунов просили суд либо возобновить судебное следствие, проведя экспертизы и вызвав новых свидетелей, либо оправдать подсудимого. Обвиняемый Дандаев в последнем слове заявил, что знает, кто руководил казнью, этот человек на свободе, и он может назвать его фамилию, если суд возобновит следствие. Судебное следствие было возобновлено, но только для того, чтобы допросить подсудимого.

В итоге исследованные доказательства не оставили у суда сомнений в том, что подсудимый Дандаев виновен. Между тем защита считает, что суд поторопился и не исследовал многие важные для дела обстоятельства. Например, не допросил уже осужденного в 2005 году участника казни в Тухчаре Ислана Мукаева (еще один из палачей, Тамерлан Хасаев, был приговорен к пожизненному заключению в октябре 2002 года и скончался вскоре в колонии). «Практически все значимые для защиты ходатайства были судом отклонены,- заявил «Ъ» адвокат Константин Мудунов.- Так, мы неоднократно настаивали на повторной психолого-психиатрической экспертизе, поскольку первая была проведена с использованием сфальсифицированной амбулаторной карты. Суд отклонил это ходатайство. Он не был в достаточной мере объективен, и мы обжалуем приговор».

По словам родственников подсудимого, отклонения в психике появились у Арби Дандаева в 1995 году, после того как в Грозном российские военнослужащие ранили его младшего брата Альви, а спустя некоторое время из военного госпиталя вернули труп мальчика, у которого были изъяты внутренние органы (родственники связывают это с процветавшей в те годы в Чечне торговлей человеческими органами). Как заявила в ходе прений защита, их отец Хамзат Дандаев добился возбуждения уголовного дела по этому факту, однако оно не расследуется. По мнению адвокатов, дело против Арби Дандаева было заведено, чтобы помешать его отцу добиться наказания виновных в смерти младшего сына. Эти доводы нашли отражение в приговоре, однако суд счел, что подсудимый вменяем, а по факту гибели его брата дело давно возбуждено и не имеет отношения к рассматриваемому.

В итоге суд переквалифицировал две статьи, касающиеся оружия и участия в банде. По мнению судьи Шихали Магомедова, подсудимый Дандаев приобрел оружие в одиночку, а не в составе группы, и участвовал в незаконных вооруженных формированиях, а не в банде. Впрочем, эти две статьи на приговор не повлияли, поскольку по ним истек срок давности. А вот ст. 279 «Вооруженный мятеж» и ст. 317 «Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа» потянули на 25 лет и пожизненное заключение. При этом суд учел и смягчающие вину обстоятельства (наличие малолетних детей и явку с повинной), и отягчающие (наступление тяжких последствий и особую жестокость, с которой было совершено преступление). Таким образом, несмотря на то, что гособвинитель просил всего 22 года, суд приговорил подсудимого Дандаева к пожизненному сроку. Кроме того, суд удовлетворил гражданские иски родителей четверых погибших военнослужащих по возмещению морального вреда, суммы по которым составили от 200 тыс. до 2 млн руб. Фотография одного из головорезов в момент суда.

Это фото погибшего от рук Арби Дандаева ст. лейтенанта Василия Ташкина

Липатов Алексей Анатольевич

Кауфман Владимир Егорович

Полагаев Алексей Сергеевич

Эрднеев Борис Озинович (за несколько секунд до гибели)

Из известных участников кровавой расправы над пленными российскими солдатами и офицером трое в руках правосудия, двое из них, по слухам, скончались за решеткой, о других говорят, что кто-то погиб в ходе последующих боестолкновений, а кто-то прячется во Франции.

Дополнительно по событиям в Тухчаре известно, что на помощь отряду Василия Ташкина никто не спешил ни в тот жуткий день, не наследующий и даже не на последующий! Хотя основной батальон стоял всего в нескольких километрах неподалёку от Тухчара. Предательство? Халатность? Заведомый сговор с боевиками? Гораздо позже на село налетела и отбомбилась авиация… И вот в качестве резюме по этой трагедии и в целом по поводу участи многих и многих русских парней в позорной войне, развязанной кремлёвской кликой и субсидированной некими деятелями из Москвы и непосредственно беглым господином А.Б. Березовским (в Интернете есть публичные его признания о том, что он лично финансировал Басаева).

Крепостные дети войны

Фильм включает знаменитое видео с отрезанием голов нашим бойцам в Чечне — детали в этой статье. Официальные сводки всегда скупы и часто врут. Вот и 5-го и 8-го сентября прошлого года, судя по пресс-релизам силовых ведомств, в Дагестане шли обычные бои. Все под контролем. Как водится, о потерях сообщалось вскользь. Они минимальны — несколько раненых и убитых. В действительности как раз в эти дни лишались жизни целые взводы и штурмовые группы. Зато вечером 12-го сентября по многим агентствам мигом распространилась весть: 22-я бригада внутренних войск заняла селение Карамахи. Генерал Геннадий Трошев отметил подчиненных полковника Владимира Керского. Так узнали еще об одной кавказской победе России. Пришла пора получать награды. «За кадром» осталось главное — то, каким образом, какой страшной ценой вчерашние мальчишки выжили в свинцовом аду. Впрочем, для солдат это был один из многих эпизодов кровавой работы, в которой остаются в живых по случайности. Уже через три месяца бойцов бригады вновь бросили в самое пекло. Они атаковали развалины консервного завода в Грозном.

Карамахинский блюз

8 сентября 1999 года. Этот день я запомнил на всю жизнь, потому что именно тогда я увидел смерть.

На командном пункте над селением Кадар было оживленно. Одних генералов я насчитал с десяток. Сновали артиллеристы, получая целеуказания. Дежурные офицеры отгоняли журналистов от маскировочной сети, за которой трещали рации и орали телефонисты.

…Из-за облаков вынырнули «Грачи» . Крохотными точками бомбы скользят вниз и через несколько секунд превращаются в столбы черного дыма. Офицер из пресс-службы объясняет журналистам, что авиация ювелирно работает по огневым точкам противника. При прямом попадании бомбы дом раскалывается, словно грецкий орех.

Генералы не раз заявляли, что операция в Дагестане разительно отличается от прошлой чеченской кампании. Разница, безусловно, есть. Каждая война отличается от своих дурных сестер. Но существуют аналогии. Они не просто бросаются в глаза, они кричат. Один из таких примеров — «ювелирная» работа авиации. Летчики и артиллеристы, как и в прошлую войну, работают не только по противнику. Солдаты погибают от своих же налетов.

Когда подразделение 22-й бригады готовилось к очередному штурму, человек двадцать солдат собрались в круг у подножия Волчьей горы, ожидая команды пойти вперед. Бомба прилетела, попав точнехонько в самую гущу людей, и… не взорвалась. Целый взвод тогда родился в рубашках. Одному солдату проклятой бомбой, будто гильотиной, срезало щиколотку. Парня, в долю секунды ставшего калекой, отправили в госпиталь.

Слишком многие солдаты и офицеры знают о подобных примерах. Слишком многие — для того, чтобы понять: лубочные победные картинки и реальность различаются, как солнце и луна. В то время когда войска отчаянно штурмовали Карамахи, в Новолакском районе Дагестана отряд спецназа был брошен на приграничную высоту. Во время атаки что-то напутали «смежники» — по высоте стали работать вертолеты огневой поддержки. В результате, потеряв десятки убитых и раненых бойцов, отряд отошел. Офицеры грозились разобраться с теми, кто стрелял по своим…

"Поможем умереть. ОМОН УВД ХМАО"

Только бездонные голубые глаза позволяют узнать некогда обаятельную и деятельную Элиму в этой надломленной, потерявшей интерес к жизни женщине. Трудно поверить, что ей всего 42 года. Из них ровно треть - 14 лет - она отдала попыткам спасти своего единственного брата Адама, увезенного из родного дома во время зачистки в Грозном и осужденного на 18 лет тюрьмы. Недавно у нее обнаружили рак. Неоперабельная опухоль мозга. По оценкам врачей, жить ей осталось всего ничего.

"Не осталось слез, и сердце перестало ныть", - сказала Элима, когда мы с ней прогуливались по маленькому городку недалеко от Праги. Казалось, она так и будет говорить односложно, короткими фразами. Но нет, все-таки разговорилась.

Вторая война началась жестоко. Окружали дома, кварталы, районы, села и брали всех подряд. Насилие и продажа родственникам избитых до полусмерти людей и мертвых тел получили широкое распространение. Даже за заведомо ложную информацию о пропавших брали деньги, а потом матом прогоняли родственников, чьих сыновей, мужей и братьев увезли в неизвестном направлении.

Адама забрали из его дома в частном секторе Октябрьского района города Грозного. Поздно вечером 16 апреля 2000 года у ворот остановились УАЗы, бронетранспортер, военные в масках вломились в дом и с ходу стали избивать молодого человека.

Особую ярость у военных вызвала книга, которую читал Адам, - "Декамерон" Боккаччо. Один из военных швырнул книгу на пол и с грязной руганью стал топтать ее, а другой всех на глазах расстегнул ширинку и помочился на нее. Отец Адама возмутился: "Что вы себе позволяете, как вы смеете?!" На него посыпались удары прикладами автоматов, и он потерял сознание. На сползшую на пол у стены мать не обратили внимания. У нее тогда случился первый инфаркт.

На рассвете соседка родителей Элимы примчалась к ней и сообщила, что ночью забрали Адама, а родители в очень плохом состоянии. Посоветовала взять побольше денег, чтобы у "этих ханты-мансийских нелюдей" выкупить брата. "Если не сегодня же, потом следов не найдете", - бросила она, убегая.

"Я хорошо шила, и деньги у нас были", - продолжает свой рассказ Элима. Оперативная группа МВД РФ Октябрьского района Грозного располагалась в трехэтажном корпусе бывшего интерната для глухонемых. Когда вместе с мужем она пришла к главному входу, там уже стояли чеченцы, у которых накануне ночью увезли сыновей и братьев. На фасаде, на раме окна, заложенного мешками с землей, было написано белой масляной краской: "Нам пох… ваше горе". Стены были исписаны названиями городов и именами с фамилиями омоновцев, которые приезжали в Чеченскую Республику. Особенно врезалось в память: "Поможем умереть. ОМОН. УВД ХМАО".

"Вся система так построена, что ты никто, а немытый хам с автоматом - хозяин твоей жизни. Я потом узнала, что все, что касается денег, отлично налажено. Вы даете деньги, и они уже не говорят "не видели, не брали". Деньги нас связывали неким договором. Не было случая, чтобы они отказывались от денег".

В тот день у Элимы взяли две тысячи долларов, но брата не отпустили. Сказали прийти за ним следующим утром. На следующий день запросили еще полторы тысячи. Прождав до поздней ночи, Элима снова вынуждена была уйти без брата. На третий день выяснилось, что офицер-контрактник, который брал у Элимы деньги и обещал "посодействовать", уехал домой, в Ханты-Мансийск. Сообщивший эту новость сотрудник оперативной группы запросил уже пять тысяч долларов. "Теперь труднее. Он в деле, будет суд. Но ты не переживай, жив твой брат", - сказал он.

Занятые в долг и отданные тому самому сотруднику пять тысяч долларов не помогли Элиме даже увидеть брата. Передачи с едой и одеждой брали охотно. Это потом она узнала, что омоновцы все оставляли себе. Элима уже не помнит, по чьей рекомендации наняла адвоката и сколько ему заплатила. Помнит, что денег ушло много. Все деньги, которые с момента ареста Адама она держала в руках, тратились на его спасение. До суда Элима похоронила родителей. В народе про таких говорят: сгорели от горя. Продала родительский дом и машину Адама за бесценок. "Денег не было, - рассказывает Элима, - руки не слушались, шить уже не могла".

Наступил день суда. "В зал суда ввели что-то скрюченное, всклокоченное, которое, странно расставляя ноги, неуклюже передвигалось к клетке для обвиняемых при помощи конвойных… От моего крика конвойные у дверей сначала застыли, а потом направили на меня автоматы. Когда я осознала, что это что-то, которое враскорячку волокут - мой брат, мой мозг и сердце взорвались одновременно. Мне показалось, что мне снится страшный сон с чудовищами, который вот-вот закончится. Адвокат брал деньги, но ни разу не навестил брата! А его там пытали..."

"Обвинения были наспех состряпанными и откровенно абсурдными. Судья просто обязан был оправдать Адама и освободить там же, в зале суда. Но судья не решился и монотонным голосом зачитал приговор: 18 лет в колонии строгого режима за терроризм и убийство. Адам никого не убивал! Через своих клиентов я выяснила, что тот русский, в убийстве которого обвиняли моего брата, всю жизнь пьянствовал и умер своей смертью. Его похоронили сердобольные люди, и я нашла их! Я разыскала место захоронения, сфотографировала. Свидетели клялись и божились, что тот умер сам. По крупицам я приносила адвокату, что мне удавалось выяснить… Но вдруг началось непонятное. Один за другим свидетели стали отрицать все, что до этого говорили мне. Чувствовалось, что они напуганы до смерти. Адвокат "потерял" мои фотографии, данные свидетелей и мои записи их рассказов…"

Рассказывая про пытки брата, Элима судорожно стискивает пальцы.

"До ареста мой брат был ростом 1,90 м. Высокий, статный молодой человек 20 лет, с густой шевелюрой. У него отбиты все внутренности. Переломаны пальцы рук: Адам отказался подписывать пустой бланк... Еще его подвешивали на турник с завязанными руками и ногами. От этого кости выходят из суставов. Он висел, а на голову надевали пластиковый мешок и завязывали на шее веревкой. Когда задыхался и терял сознание, снимали. Когда он дергался от удушья, причинял себе немыслимые боли… Ставили лицом к стене, руки на стену, заставляя широко расставить ноги. Били в промежность и кричали, что у него никогда не будет детей…

В задний проход вставляли трубку, туда вводили колючую проволоку, а трубку вытаскивали. Колючая проволока остается в прямой кишке. Остальные сбегались смотреть, когда резко выдирали колючую проволоку с вывернутыми кишками! Они называли это "розой". Насильно открывали рот и паяльником прижигали полость рта. Он не мог ни есть, ни пить…

В спортивном зале интерната омоновцы повесили крест из рельсов. К нему привязывали задержанных и пытали током. Выживших волокли обратно в камеру и бросали на холодном полу у входа… Кто быстрее ломался и подписывал на себя показания и приговоры - тех пытали для удовольствия. Омоновцы напьются, а потом развлекаются.

Адаму еще не повезло, что он высокий. Его били и за то, что чеченец, и за то, что высокий. Били и говорили: "У тебя никогда не будет детей! Мы вас селекционируем!"

Пока Элима металась от безысходности, командированный в Чеченскую Республику сотрудник ФСБ, представившийся Сергеем Бобровым, приходил к ним домой на "беседы", выясняя, когда она собирается обвязаться поясом шахидки. На недоуменный взгляд Элимы отвечал, что на ее месте именно так бы отомстил "распоясавшимся военным".

"Когда в Москве я рассказала Анне Политковской об Адаме, она заплакала. Все это я наговорила ей на диктофон у них в редакции "Новой газеты". Она собиралась написать большой материал про Адама и других чеченских заключенных и выступить в Европе. Наши ребята из тюрем ей много писали. После убийства Анны меня нашли и угрожали. На кассете было все о нашей семье, захвате Адама, пытках, суде, кого и как я подкупала, чтобы облегчить страдания Адама. Сначала меня "трясли" федералы, а потом подключились кадыровцы".

Элима объездила почти всю Россию. Вернее, те города, где есть тюрьмы. Денег не было, и она бралась за любую работу - от нянечки в больнице до уборщицы на вокзале. Античеченская истерия витала в воздухе, и Элима вынуждена была скрывать, что она - чеченка. Благо никто документов не просил и официально ее не регистрировал, чтобы не оформлять пенсию и социальные выплаты.

Крохотный заработок Элимы уходил на продукты и медикаменты не только для Адама, но и для его сокамерников. Потом добавились расходы на оплату мобильного телефона, который у заключенных регулярно конфисковывают сотрудники тюрьмы - чтобы продать обратно.

Спала где придется. Если повезет - в пустой палате, а в основном в каморке для грязного больничного белья. Первый раз Элиме удалось получить свидание с Адамом через год с лишним после его отправки по этапу.

"Я взяла руки Адама и приложила к своим щекам, закрыв глаза. Он стеснялся своих изломанных пальцев. Шутил, что до свадьбы заживет. И я перед ним хорохорилась: мол, все у меня замечательно. Мы вспоминали наших родителей, детство, как мы купались на речке, ходили в лес за ежевикой. Даже кота Муську вспомнили и собаку Тарзана. Зная, что нас подслушивают и подсматривают, я сделала так, что он положил свою голову на мое плечо и как будто уснул. Вот в такой позе, при выключенном свете, он мне рассказал про зверства и пытки. Я гладила его по голове и нащупывала сплошные болячки и шишки. Что они сделали с моим братом? Будь они прокляты!"

Адам не сдается и поэтому не вылезает из карцеров. Борется не только за себя, но и за ребят, которые оказались в еще худшем состоянии, чем он сам. Адам изучил Уголовный кодекс и Конституцию Российской Федерации и борется грамотно. К нему регулярно наведываются сотрудники ФСБ и прямо заявляют: из тюрьмы он никогда не выйдет.

Адам рассказал Элиме, что чеченских заключенных заставляют брать на себя преступления, которые совершены даже после их ареста "Они не беспокоятся даже о простой формальности, что что-то с чем-то не сходится!" - восклицает Элима.

"Почему наши ребята радикализуются? - риторически спрашивает она. - Половину наших здоровых, умных ребят незаконно пересажали в тюрьмы, чтобы один серенький, невзрачный человечек из КГБ смог править огромной страной и обеспечить сохранность наворованного его пьяницей-предшественником и его окружением. А остальная часть населения… бежит в Европу, другие - в… Сирию".

За долгие годы Элима навестила не одну сотню совершенно незнакомых ей чеченских ребят, у кого из близких никого не осталось. Передавала продукты и весточки. По просьбе Элимы я не упоминаю город и номер тюрьмы, где содержится Адам. По ее словам, в России нет ни одной тюрьмы, где не было бы чеченцев, обвиненных в терроризме, бандитизме и незаконном хранении оружия.

Он позвонил глубокой ночью и сказал: "Я звоню из ада".

47-летний Мовсар участвовал в первой чеченской войне. Теперь он сидит в тюрьме в Архангельской области с приговором и сроком - 24 года строгого режима за терроризм, покушение на основы государственного строя и целостность Российской Федерации. Приговор точь-в-точь совпадает с приговорами тысячам чеченцев, захваченных во время зачисток в первые годы Второй чеченской войны.

Мовсар не жалеет, что сопротивлялся. Но не может простить себе, что, вместо того чтобы активно влиться в политическую жизнь республики после Хасавюртовских соглашений, занялся восстановлением разрушенного отцовского дома. "Сначала надо было обезопасить место для дома", - говорит он.

27-летний молодой человек в дубленке и вязаной шапке поехал защищать Грозный в середине декабря 1994 года на старой отцовской машине. По дороге заехал в кафе и набрал полный таз чеченских лепешек с творогом и несколько термосов чая для защитников столицы. Автомат и обмундирование подобрал на улице города уже на следующий день.

Бойцы дудаевской армии не хотели, чтобы мирные чеченцы рисковали, и поручали им только оказание помощи раненым, доставку воды и продуктов. Когда бомбежки и артиллерийские обстрелы вытеснили чеченское сопротивление из Грозного, Мовсар - он этого не скрывает - примкнул к нему.

"Я защищал свою страну от оккупантов. Президент России Ельцин официально заявил, чтобы все взяли "столько суверенитета, сколько смогут проглотить". После многовековых унижений чеченцы приняли решение отделиться от России. Мы не сделали ни одного выстрела на территории России. К нам пришли с оружием, и мы их встретили с оружием. Пришли бы с музыкой, и мы бы достали свои музыкальные инструменты. Я до сих пор уверен, что боролся против российского государственного терроризма", - говорит Мовсар.

Военные в масках приехали за ним ранним промозглым утром 26 февраля 2000 года. Его, сонного, вытащили из постели, выволокли во двор и бросили лицом вниз в лужу с мокрым снегом. Заливающуюся лаем собаку пристрелил солдат, который беспечно курил и придавливал голову Мовсара тяжелым сапогом. "Чеченская тварина, будешь знать, как пасть разевать!" - выругался военный и потушил окурок о голову Мовсара. В месте ожога, на темени, волосы у Мовсара больше не растут.

В это время военные перерыли дом в поисках оружия. Ничего не нашли. Не таясь, принесли из бронетранспортера мешок с оружием и, высыпав содержимое, оформили все на Мовсара. Под крики матери, жены и плач двоих малолетних детей его закинули в грузовик на голые, холодные тела со связанными руками и ногами, и увезли. Кроме Мовсара, прихватили большой ковер из гостиной, чугунные сковородки, казан и банки с огурцами из подвала. Ехали долго, стояли долго и наконец привезли на какую-то военную базу. Двое контрактников залезли в кузов, откинули брезент и стали играть в "ромашку": живой - не живой. Пинали сапогом сбоку, прямо под ребра. Было видно, что им не впервой. Застонал - живой. Молчит - подкатывали, как рулон, к краю и скидывали с грузовика.

В живых осталось всего двое: Мовсар и еще один парень, у которого один глаз был черного цвета, а нижняя половина лица раздроблена. "Этот парень пытался раскрыть слипшиеся губы и что-то сказать. Но меня наотмашь ударили прикладом автомата, и я потерял сознание. Парня этого я больше никогда не видел. Скорей всего, он умер. Очнулся я в клетке, где не мог ни сесть, ни растянуться. В этой клетке я находился без малого три недели.

Подбородок приходится прижимать к груди, согнутые колени на уровне ушей. Туалет - один раз в день. И такой холод! Я мечтал умереть. Клеток и людей в клетках было очень много. Каждые полчаса кто-то из охраны обходил клетки и чем-то тяжелым бил по верху. Забыться или задремать не было никакой возможности. Из этой клетки уводили на допросы, где пытали током.

Приходит вертухай, открывает клетку, а человек должен быстро выползти из нее, разогнуться и побежать. Естественно, я не мог разогнуться - не то что бежать. Били жестоко. Споткнулся и упал - напускали собак. Вопрос на допросах был один: где Масхадов? Но и знал бы - не сказал. Требовали фамилии воюющих или воевавших. Щипцами дергали кожу, ногти. Подвешивали за ноги, одевали на голову пластиковый пакет и курили в него. Паяльником жгли пятки.

Битье по почкам бутылками с водой - это самая легкая пытка. Выводили на улицу голыми, обливали водой из шланга и заставляли стоять. Водили вешать. Переставал дергаться - снимали. Снова и снова. Когда терял сознание, делали какие-то уколы.

В клетках умирали десятками. Каждый день их оттаскивали другие заключенные. У умерших были переломаны и раздроблены кисти рук, ноги, отрезаны уши, переломаны челюсти. От избиений и пыток тела были ненормально черные. Нам приказывали их складывать штабелями и класть между ними взрывчатку. От взорванных тел оставались пыль, ногти и зубы. Нет тела - нет дела".

В конце марта нас всех выпустили из клеток и повезли на какое-то поле. Военные были особенно злые. Всех нас, полураздетых, вонючих, поставили в один длинный ряд и сказали идти. Мы не знали, что стоим у минного поля. Думали, будут стрелять в спину. Один арестант вдруг сорвался с места, как безумный, а военные боялись идти за ним в поле. Нас всех погнали за ним, и сразу же начались взрывы. Тела летели вверх, разрываясь на части. Мы моментально покрылись чужой кровью, кишками и лоскутками обожженной кожи. А "безумный" все бегал, как заколдованный. Может, тогда у меня галлюцинации были, но я увидел, что лучи выглянувшего из облаков солнца освещали только его. Я молился и шел - и вдруг меня подбросило тоже. Но это взорвался товарищ рядом, а меня только контузило и ранило осколками.

Когда на поле подорвались все, послали вторую цепочку арестантов-чеченцев - убедиться, что мин нет, и собрать остатки того, что было человеческими телами. Их же заставили вырыть траншею и закопать это одной кучей. Я молился, чтобы я там же умер, но для чего-то остался в живых. В клетку меня больше не сажали. Раны начали гноиться. Я их промывал водой, которую приносили пить. Неожиданно, примерно через неделю, меня отправили в Чернокозово. Там меня еще били. Оттуда в Пятигорск. Суд. 24 года".

Тринадцать с половиной лет Мовсар уже отсидел. Полгода под пытками суд не засчитал, как горько шутит Мовсар, приняв это за санаторий. На вопрос, как ты выдержал все эти пытки, холод и голод, у Мовсара один ответ: "Всевышний только знает. Я давно умер, и я не тот, кем был. Если есть на земле ад, я в этом аду нахожусь. Только Всевышний поможет мне и другим чеченским ребятам, которые гниют в тюрьмах, в прямом смысле этого слова.

В очередной раз я висел в камере около суток в наручниках и голый, в невозможном холоде. Сказать, что мне было больно - значит, ничего не сказать. Я кричал и дергался. Потом я шептал молитвы и желал себе смерти. Я взывал к Всевышнему, и у меня было ощущение, что там, где я нахожусь, его нет и мои молитвы ударяются об стены и сползают вниз. Я это видел и осознавал, что схожу с ума".

Мовсар относится к числу несломавшихся чеченцев. Не идет на "сотрудничество" - выполнение грязных поручений администраций тюрем. Не писал апелляций, не думает обращаться с просьбой об условном освобождении и вообще ведет себя как человек, который знает, что живым из тюрьмы не выйдет. Почти все время проводит в штрафном изоляторе, где с 6 утра до 10 вечера обязан находиться на ногах в темноте. На стенах наледь, с потолка капает. На бетонном полу всегда по щиколотку грязная, мутная вода.

В начале августа прошлого года к нему пришли сотрудники ФСБ и сказали, что принесли "горячий привет от Рамзана Кадырова". Мовсару предложили пойти добровольцем на Украину - воевать за Россию. За это, если выживет, ему обещают свободу. Мовсар выбрал тюрьму. И главное, как он говорит, таким образом убедился, что Рамзан Кадыров в курсе, что тысячи чеченских ребят гниют в тюрьмах ни за что.

С середины августа прошлого года я потеряла любую связь с Мовсаром.

"Они мнят себя вершителями судеб"

Сотрудники российских тюрем, в массе своей, на контрактной основе воевали или служили в Чеченской Республике. Это накладывало отпечаток на работу по возвращении.

Пытками, истязаниями, психологическим подавлением заключенных-чеченцев они повышают самооценку и двигаются по карьерной лестнице. Мне удалось поговорить с тюремным сотрудником среднего звена, который не похож на своих коллег. Он мог бы стать правозащитником, но считает, что, работая там, за колючей проволокой, сумеет сделать больше для страдающих людей.

Назовем его Алексеем.

- Значит так, я не называю имена, фамилии, должности и, как понимаете, название и расположение тюрьмы, где я работаю.

- Несколько месяцев вы не соглашались на разговор. Что, в итоге, на вас повлияло?

- В моей жизни было много несправедливости, и это замкнутый круг. Осознал, что надо начинать с себя, и хочу искупить свою вину, я не безгрешен.

- Как вы пришли в тюрьму?

- Как вам сказать, - из Чечни или через нее. Несколько раз по два-три месяца попадал туда в командировки. А до этого, после армии пошел в милицию - другой работы в нашем городке не было. Из милиции нас посылали на контрактной основе в Чеченскую Республику. Психологическая подготовка была конкретная, не мог даже дождаться, пока доедем. Хотелось всех порвать к чертовой матери. В реальность попал сразу - участвовал в спецоперациях по задержанию террористов. Сопровождал группы захвата. Вместе с избитым до смерти "террористом" ребята прихватывали добро из домов, бывало и машины забирали. Но наше начальство на это закрывало глаза.

По возвращении с нами работали психологи. Успокаивался. Я и к батюшке в церковь ходил. Но то ли он меня не понял, то ли я его... Но потом все же решил, узнаю-ка я, в чем там дело с этой Чечней и этими чеченцами, чего им неймется. Брал книги в библиотеке, в интернете много информации нашел. В следующую поездку ехал с другими мозгами и глазами.

- А сколько еще таких было среди контрактников, кто задавался вопросами?

- Ни одного. По крайней мере, я не встречал. Вседозволенность и безнаказанность отрывает человека от реальности. Перед сослуживцами и начальством я никогда не показывал, что меня интересует что-то больше того, что начальство считает нужным.

- Когда произошла переоценка ценностей?

- В Старопромысловском районе, на улицу Заветы Ильича поехали брать пособника боевиков. Один из наших информаторов-чеченцев, мы их зовем "суками", донес. Приехали - там никого нет. Сидели в засаде, никто не пришел. Ребята голодные, злые, решили оторваться на жильцах дома. Выбили двери, заскочили. В нашем деле главное - это внезапность, крики и психатака. Используется мат, самый грязный. Это парализует. Квартирка была чистенькая, простенькая. Женщина лет пятидесяти и ее сын. Молодой человек, неестественно бледный, худой, с аккуратно причесанными волосами и огромными глазами, полулежал на диване. Мать его кормила с ложки. Наши решили, что он боевик раненый, и женщина за ним ухаживает.

На крики "Встать!", "К стене, сука!", "Руки за голову! Ноги расставь! Пошевеливайся!" она встала и как-то снисходительно посмотрела на нас. Среди шума и мата она тихо, но четко сказала, что ее сын инвалид, он не ходит, и она сейчас покажет удостоверение инвалида...

Тут у ее сына начался припадок эпилепсии. Но ребята накинулись, стащили его вместе с одеялом на пол и стали пинать. Он, как перышко, взлетал под потолок и, сложившись вдвое, падал обратно. Мать набрасывалась на них, как тигрица. Ей тоже врезали так, что она отлетела к стене.

У парня из ушей и носа пошла кровь, а глаза остались очень широко открытыми, как бы удивленными. Переступили через тела, пошли на кухню. Прихватили все, что можно было погрызть, и ушли крушить и убивать дальше. В тот день за группой осталось двадцать с лишним трупов и пятнадцать захваченных из собственных домов молодых ребят... Мне было стыдно и больно. Я не убивал, но я стоял рядом и не мешал. Я перестал ездить с группами захвата. Потом я торговал трупами.

- Объясните, что значит торговать трупами?

- Очень просто. Привозят полутруп, уже обработанный нашими. В суровых условиях содержания многие не выживали. В автозаке пытали током. Усердствовали так, что у людей в буквальном смысле слова слетали крышки черепов. Паяльной лампой жгли. Ногти дергали плоскогубцами. Были у нас такие, которые любили привязывать живых людей к танку и возить по дорогам и полям. Привозили ободранные кости.

Для содержания задержанных были вырыты ямы разных размеров. Туда наливалась известь и спускали арестанта. Известь разъедает. Сверху ямы прикрывались бревнами. В ямах побольше сидели и по пять-шесть человек. Мертвые там же лежат с живыми по нескольку дней. Чеченцы почтительно относятся к мертвому. Но тут мертвого клали ничком и сидели на его спине на корточках. В яме не выпрямишься. Там же справляли нужду. Мимо ям пройти невозможно было, такой смрад стоял! Люди мерли, как мухи.

За ними приходили родственники. Но труп вот так просто не отдашь. Отчетность и все такое. Чеченцы знали, что мы не отдаем трупы, и предлагали большие деньги. Мы знали, что у семьи, как правило, нет таких денег и что их собирают в складчину родственники, соседи и даже все село. Эти деньги надо было делить с начальством. Я себе не оставлял за трупы денег, а брал только, чтобы наверх отдать. Я многого не мог сделать. Система тебя затягивает и обязывает.

- Почему бы вам не оставить эту работу?

- Вы думаете, мне дадут это сделать? Я умру от "сердечной недостаточности" или на меня такой компромат нарисуют... Но правозащитник не может сделать столько, сколько я…

- В чем заключается ваша помощь?

- Ну, помогаю я не всем. Отпетым негодяям не помогу. Вы понимаете, сразу видно по человеку, виноват он или нет. Был такой случай. Привезли парня-чеченца. Схватили на улице в Москве. Студент вуза. Просто прицепились из-за кавказской внешности, попал в жернова, так сказать. Я многое повидал на своем веку, но то, что вытворили с ним... Парень был совсем молодой. Его насиловали бутылкой из-под шампанского так, что бутылка треснула в кишке и обратно ее вытащили вместе с внутренностями.

Врачей не звали пару суток. Я даже не знаю, как он не истек кровью и не умер от боли. Его прессовали целую неделю, и он подписал все, что ему подсовывали, в надежде, что на суде откажется от показаний. Суд пропустил мимо ушей признания, добытые под пытками, и парню впаяли 20 лет. Я спросил ребят, которые его конвоировали: а чего это вы с ним так? Они сказали, что у него судьба такая, и расхохотались. Вы понимаете, они себя мнят вершителями судеб.

Я тоже избиваю, кричу, матерюсь, но без свидетелей помогаю, как могу. Если я уйду, мое место займет садист и изверг. Многие больные на голову. Неудавшаяся жизнь, безработица, взятки на каждом углу. Чиновники, которые жируют и плотно обосновались за рубежом. И эти ребята себя спрашивают: а чем я хуже? Избивать, мучить и пытать никто не мешает. Совершенно безнаказанно можешь это делать - только улучшай показатели. Твоему начальнику абсолютно до лампочки, как ты добиваешься показателей. Ты начальнику улучшаешь статистику, а начальник тебе - льготы, премии, звания. А ему, в свою очередь, его начальство дорогу открывает к карьерному росту и благам.

Прокуратура и судьи прекрасно осведомлены обо всем. Все, что от следователей требуется, - не оставлять явных следов своей "работы". А остальное все на мази. Если попадутся, то они же без каких-либо угрызений совести засудят нашего брата так, что мало не покажется. Не ломающихся и отказывающихся давать нужные следователям показания заключенных чеченцев вывозят в тюрьмы Иркутской, Владимирской, Кировской, Свердловской, Красноярской, Омской областей, Карелии и Хакасии.

На этих зонах существуют "пресс-отряды", или отряды-карантины. В "пресс-отряды" входят заключенные - убийцы и воры с букетом статей. Администрации тюрем создают для них льготные условия и легкую жизнь. У них свои спортзалы, там же, в колонии. Разрешается большое количество передач с воли, сигареты, выпивка, наркотики, женщины, телевизор, мобильные телефоны. Кроме облегченных условий содержания, администрация им пишет хорошие характеристики и выводит на УДО - условно-досрочное освобождение.

- Чем еще вы можете помочь заключенным, которых считаете невиновными?

- Обеспечиваю телефонами, лекарствами, продуктами, теплой одеждой. Многие очень больны и страдают от холода. Помогаю мстить беспредельщикам из пресс-хаты. Ну и сам тем гадам ставлю палки в колеса, как могу.

- Как вы думаете, возможен ли пересмотр уголовных дел, по которым осудили тысячи чеченцев?

- Возможен при одном условии. Если режим Путина рухнет, и военных лишат званий, должностей и привлекут к суду. Не только нынешних, но и бывших, которые на "заслуженном отдыхе". Для них эта Чечня стала манной небесной. Теперь даже дело не в одном Путине. Система себя чувствует безнаказанно и потеряла связь с реальной жизнью. Они только своего спасут, и то только ради шкурного интереса. Чтобы всех за собой не потянул. Даже если снять верхушку, в тюрьме ситуация не изменится сразу.

Очень надо продумать этот вопрос. Если и начнут пересматривать дела, вперед полезут самые прыткие и живучие - гады. На них администрация пишет хорошие характеристики. А бюрократия - это бумажки, долгий и медленный процесс. Эти ребята плохи, совсем плохи. Вот мы с вами сейчас разговариваем, а в эти минуты их пытают, насилуют и истязают. Если их не пытают, значит они сидят в ШИЗО. В российских тюрьмах дело знаете как обстоит? Убийцы, воры и рецидивисты помогают ломать безвинно осужденных, чтобы те подписали явки с повинной. И они же выходят по УДО и на воле снова убивают и грабят.

- На воле трудно убедить: то, что вы рассказываете - правда и такое в самом деле происходит?

- Да дело не в этом. Кто сегодня заставит Кремль обратить внимание на чеченских заключенных? Кому они нужны?