О.Николай Соколов, протоиерей. «Православный ребенок в светском мире
Интервьюер Ольга Филиппова. 2012.
Оп.: газета "Кифа", август 2012 (http://moskva.bezformata.ru/listnews/veri-gorel-v-nyom-do-samogo/6323731/)
Отец Николай, как Николай Евграфович оказался в приходе отца Алексия Мечёва?
Прот. Николай Соколов: В 1922-23 году дедушка попадает в тюрьму как член Христианского студенческого кружка. Его держали в Бутырке. Промыслом Божиим его не расстреляли, не сослали. Он как-то «ушел», Господь закрыл глаза кому надо.
И в тюрьме Николай Евграфович встречает тех, кто стали его путеводителями по этой жизни. Это люди, составлявшие духовную семью старца Алексия Мечёва. Дедушка становится прихожанином этого храма ( свт. Николая в Кленниках - ред. ).
Вы можете назвать этот круг, имена?
Во-первых, отец Сергий Мечёв, потом семья Амбарцумовых, семья Каледы, Апушкины, Д. Мелехов - крупнейший психиатр с мировым именем, Солодовниковы (которые были одновременно и прихожанами храма свт. Николая в Толмачах) и другие...
То есть Николай Евграфович вошел в «мечёвский» круг?
Да, более того, ему доверяли, он стал старостой храма.
Это было в какие годы?
С 1923-1924 гг. и до закрытия храма в 1929 году. Отца Алексия Николай Евграфович застал совсем чуть-чуть, он умер в 1923-м. После кончины отца Алексия его сын - отец Сергий - стал духовным отцом многих членов общины, и дедушку он вел по жизни до самой своей ссылки и смерти в лагере. Отец Сергий был человеком, который вдохновлял и поддерживал приход. Он вместе с Николаем Евграфовичем и, может быть, ещё с кем-то до 1925 года вел христианский кружок, за что отца Сергия первый раз и посадили, а кружок разогнали. В тот раз всех остальных кружковцев отпустили, только один человек еще получил срок, не помню, кто именно. Но потом все посидели - бабушка, дедушка, тайный священник иерей Константин Апушкин, другие - кто-то полгода, кто-то год. А тогда многие были освобождены, правда, двое-трое кружковцев были высланы из Москвы, а потом вообще и из России. Сначала людей высылали на знаменитых пароходах, потом, чуть позже, тоже высылали, только потихоньку.
Почти все прошли лагеря...
Да, дом был полон репрессированных. Николай Евграфович сидел два раза. Не расстреляли. Бабушка сидела, близкие все сидели в лагерях по два-три раза. Я помню дом 1950-х гг., он был наполнен так называемыми выходцами из лагерей: и князья, и графы, и простые люди, миряне и священники, которые по 18 - 20 лет отсидели, прошли Соловки, всякие Восточные и Южные лагеря, Колыму... и остались верными Богу, своей вере. Они были исполнены такой радости! Некоторые, даже страшно сказать, благодарили Сталина: дал пострадать за Христа, слава Богу! И это были действительно искренние слова, не просто так. Как в Евангелии: любите врагов ваших, молитесь за проклинающих вас... Помните, как у А. Солодовникова, одного из духовных чад отца Сергия Мечёва:
Решётка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
<...>
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жёсткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Они всегда говорили: «Слава Богу за всё» - и жили этим.
Расскажите о молитвенной жизни и богослужениях этого круга.
Я много говорить не буду, хотя здесь очень много можно рассказывать. Кратко скажу так: дедушка, также как и практически весь этот круг, не любил пышных богослужений, когда присутствуют иерархи, патриарх. Он не патриарха не любил, а помпезность...
Византизм?
Да, византизм. Он не отказывался, когда его приглашали к патриарху Алексию I или к патриарху Пимену. Но специально он на такие службы не ходил. Дедушка любил простые службы, самой важной для него была литургия. Любил раннюю литургию, которая совершалась в тиши деревенской или в тиши московского храма, когда народу еще не так много, пришли те, кто встал в пять утра, чтобы помолиться. А в 1930-е гг. литургия служилась у нас дома.
Семья Пестовых, 1930 г. Как часто?
Нечасто, примерно раз в месяц.
Служил отец Сергий Мечёв?
Да, когда был на свободе. Служили и другие священники, не знаю, кто именно. Это было ещё до моего рождения.
Эти священники были тоже «мечёвские»?
Да, это был круг «мечёвских» батюшек. Там были разные архимандриты, священники, монашествующие, про епископов просто не знаю. Их ведь сажали, как правило, очень быстро. Вычисляли и сажали. Кто выходил из тюрьмы, тот и служил. Приходили рано утром, где-то в пять-шесть утра. Тихонечко, собирали не всех: сегодня ты ответственный, потом - ты. Да и квартира могла вместить не больше десяти человек. Приходили по одному, с промежутком через пять минут. Батюшка приходил, приносил антиминс, служил литургию, все молились, все причащались. Пели, как комарики, можно сказать - пищали. Где-то в восемь утра начинали расходиться на работу, кто куда. Уходили в течение 3-4 часов, чтобы не видно было, что отсюда вышло столько людей.
Все были воцерковлены?
Да, основы христианской веры все знали. Если человек читает и отцов древней церкви, и отца Сергия Булгакова, и Е. Трубецкого, и других - значит, за этим что-то есть, правда?... Николай Евграфович любил вечернее богослужение служить сам, хоть он и не был в сане. Приходили люди, и он возглавлял это богослужение, по типу старообрядцев беспоповцев. Зажигал лампадки, стояли все вместе, книги все у дедушки были: Часослов, Минеи, Октоихи... В 1960-е годы он уже ставил меня, брата, других, мы читали шестопсалмие, с Трисвятого по Отче Наш, все необходимые молитвы, первый час. Помню, как он своим уже старческим голосом вместе с нами пел: «Отверзу уста моя... » и весь канон. Приходили самые близкие люди - человек пять-шесть собиралось, не больше - бабушка, его сестра, мы... Таким образом мы в течение полутора-двух часов совершали богослужение, тайно молились. Генералы даже приходили. Помню, стоит в темноте, погоны блестят...
А исходя из чего Николай Евграфович доверял людям? Просто, что называется, «на нюх» проверял?
Вели себя осторожно. Приходили и провокаторы, бывали случаи. Один пришел, помолился - и всё. А этот начинает вопросы задавать или еще что-то... Дедушка всегда это чувствовал, это было сразу заметно... Дедушка и бабушка обращались друг к другу по имени отчеству: «Зоя Вениаминовна, мы этих людей больше не приглашаем ». - «Николай Евграфович, согласна! » Вот отношение людей, проживших в браке пятьдесят лет. Нам этого не понять. Так было принято. Такая любовь: и плакали, и любили.
Каждый вечер так торжественно молились?
Нет, конечно. В субботу вечером - всегда, и в праздники. Дедушка много молился. Кроме того, ночные богослужения по уставу, как полагается, вечернее правило... Помню, просыпаюсь ночью в четыре утра, а он стоит на коленях, на ковре, молится. Коврик этот до сих пор у меня в алтаре лежит перед жертвенником, я его храню как святыню. А он молится, и плачет, плачет... Мы не знали, что он был комиссаром, столько тяжелого на душе... Только бабушка подойдет, постоит и, слышу, стучит в комнату: «Николай Евграфович, ты опять молишься, ты же Богу-то надоел своей молитвой. Он давно тебе всё простил, давай, ложись спать ». - «Зоечка... » - и опять начинает молиться. Вот, понимаете? Он, конечно, аскет был. Начиная с сорока лет отказался от мясного, ел только щи и кашу. Щи свежие любил, не стародневные. Когда не пост, сыр ел, творог с корицей любил, рыбку. Были и исключения, когда бабушка говорила: «Ты меня очень любишь? » - «Да, люблю! » - «Докажи, что не монах. Ты как монах живешь вообще. Все-все-все, не говори ничего, если ты не монах, съешь кусочек котлетки, которую я тебе приготовила в день твоего рождения! » И дедушка ел кусок котлеты. Помню, он ел и слезы катились из глаз. Говорит: «Видишь, я тебя люблю! » Все, это было доказательство. Она его целовала - и мир в семье. Так проходила его духовная жизнь: в молитвах, тайных бдениях, в подвиге просвещения... А по субботам-воскресеньям меня будили в пять утра и к шести мы выходили с дедушкой в храм. В девять часов возвращались с обедни, пили чаек, и он ложился на часик поспать, а я начинал заниматься на скрипке. Потом мы шли с бабушкой по концертным залам, на различные вернисажи. Она меня культурно просвещала.
Это считалось нормальным, просто необходимым?
Необходимым, конечно. Как не совмещать духовную и культурную жизнь? Дедушка говорил: «Мне это не нужно, я это все знаю ». Иногда он ходил на концерты, чтобы послушать своих внуков. Ему говорили: «Дедушка, надень ордена ». У него ордена были и Красного Знамени, и Ленина, и военные, полно орденов. «Нет, нет ». Потом он их наденет скрепя сердце, сидит красный, как рак, охает, ахает. Никогда не любил все это. Вот спорт любил! Бегал с нами, в волейбол играл, в бадминтон. Футбол не любил, говорил, что ногами пинать неблагородно ( смеется ). Греб на лодке, плавал. Это в семьдесят с лишним лет! И он все нам говорил: «В здоровом теле здоровый дух ». Говорил, что мы должны сохранять бодрость духа и тела. При всех его духовных подвигах, нас, мальчишек, он заставлял заниматься спортом, а поклоны ночью класть не заставлял. Хочешь - делай. А сам вставал. Молитва у него какая-то особая была...
То есть вас, детей, молиться не заставляли?
Нет. Но воспитание, конечно, было. Утром и вечером молитвенное правило. Когда мы - дети - у него, он всегда с нами... Утром рано вставал, до меня. Говорит мне: «Я ещё с тобой правило прочту, а потом ты в школу пойдешь ». - «Дедушка, ты же уже помолился ». - «А я еще раз с тобой правило прочту ».
Н.Е. Пестов. Фотография 1970-х годов Что за правило было, минут двадцать?
Какие двадцать! Десять минут. Там были молитвы, которые вошли в мою жизнь. Некоторые из них я до сих пор читаю. Там были и обычные основные молитвы, около десяти молитв. И ещё дедушка учил молиться своими словами. «Скажи Господу то, что ты хочешь ». По сути он повторял молитву Оптинских старцев, я тогда ее еще не знал. «Дай, Господи, мне встретить все, что принесет наступающий день. Помоги мне правильно относиться к людям. Помоги мне в делах, экзаменах, заботах. Чтобы мне ни с кем не ссориться, сестру не задирать, брата не обижать. Чтобы честно ко всему относиться, чтоб радивым быть... » Короче, повторял со мной кодекс пионеров Советского союза ( смеется ). Это смешно, но правда, так получалось. Мы пионерские галстуки носили, кстати говоря. Пожалуйста, носи, это тебя ни к чему не обязывает. Хотите - снимите, хотите - носите. Раз носят все, носите, чтобы не выделяться. А в комсомол, говорит, не надо вступать. Комсомол - это уже помощник партии. Октябрята, пионеры - это такие детские скауты. Скауты тоже носят какие-то галстуки и в дореволюционное время носили. Детские игры, играйте, пожалуйста.
А друзья к Вам в дом приходили?
Приходили - за книжкой зайдут, поиграют, поговорят со мной. Никаких вопросов религиозных они не задавали, потому что их никто не просвещал. Никто и не задавал вопросы. При них не молились.
То есть ответ давался, когда был вопрос? Не звучало вопроса - не было и ответа?
Знаете, и вопросов не было, и того, что «давай я расскажу тебе о Христе, о Евангелии». Дома этого не было. А в храме, если бабушка видела молодых людей, девушек, ребят, которые ничего не понимают, или в Третьяковской галерее - всегда была проповедь. Всегда. Там любую картину возьми - и на христианство выйдешь. Кто такой Павел I, кто такие Екатерина II, Александр I? Война 1812 года... Кончалось все Евангелием. Вокруг бабушки начинали толпиться слушатели, и она приходила из Галереи и опять проповедовала. Дедушка не мог этим заниматься, потому что он был целый день на работе, уходил в 9 утра. Он работал в двух институтах, был заместителем директора по учебной и научной работе инженерно-экономического института, заведовал кафедрой. Приходил поздно. Он проповедовал, когда к нему приходили. И он всех принимал. Ему говорили: «Николай Евграфович, нельзя принимать всех. Неизвестно, кто приходит ». «Я, - говорит, - не имею права не принимать. Пришел ко мне человек - я должен принять его ». Господь сохранял. Дедушка говорил: «Господь сохранит и покажет, что нужно ».
Такое бесстрашие характерно было для церковного круга Ваших дедушки и бабушки?
Да. Видимо, так. Все были осторожны, но не боялись. Приходили к нам и родственники, и те же Оболенские, Солодовниковы, Шереметьевы, Растопчины... Приходили и духовные писатели - Сергий Фудель, священники, покойный митр. Питирим (Нечаев), профессора МДА К. Комаров, К. Скурат... было так же - слушали, общались.
То есть тюрьмы не сломали их и не зажали?
Нет-нет. Они радовались жизни и никогда не отрекались от веры.
Откуда такая свобода во всём, в молитве, в богослужении, в проповеди? Для сегодняшней жизни такая открытость не свойственна. Её нет, к сожалению, ни в людях, ни в их отношении друг к другу. Сейчас не так легко друг друга и в дом-то приглашают, не так охотно делятся тем, что есть. Откуда это в них было? Ведь тогда могли и посадить, и расстрелять. Что это, фундамент веры, воспитание?
Фундамент веры. Воспитание тут ни при чем. В этом кругу были люди самого разного воспитания - великосветского: «у нас на обед были артишоки, ананасы ели» - мы не знали, что это такое. Другие с удовольствием хлебали щи с кашей, благодарили Бога и ложку облизывали - к ужасу великосветски воспитанных, нельзя это было делать. А как же после лагеря-то все не оближешь? Разные были люди. Но, тем не менее, фундамент веры, духовная закваска единая была. Господь сказал: «Да будут все едино». Это духовное единство должно чувствоваться, если это истинная христианская община, истинная вера. Ты пришла с одним образованием, я - с другим, ты любишь это, я люблю то, я хочу одеваться так, а ты по-другому. Да, мы должны соблюдать приличия, нормы поведения, но в этом многообразии есть красота мира, и в нём мы имеем одно духовное единство. Вот, это и было в духовной среде Николая Евграфовича.
По инициативе Вашего дедушки много хороших духовных книг переписывалось, рассылалось по разным городам. Исходя из чего он старался просвещать других?
Он сам читал массу литературы, все время что-то новое. Ему приносили различные богословские книги, в том числе и на английском, и на французском языке. Проповеди современных ему авторов, например, владыки Антония (Блума) - тогда его только-только начали издавать. На дедушку работало в один период до 15 машинисток одновременно.
А Вы принимали какое-то участие в этой деятельности?
В 1960-е я участвовал в распространении литературы. По сути был еще мальчишкой, когда родные командировали меня в разные точки, в том числе в монастыри, которые тогда еще действовали - в Псково-Печерский монастырь, Пюхтицы, в другие точки. Мне давали книги, сколько мог поднять 15-16-летний мальчишка. Сажали в поезд: доедешь до места, там тебя встретят, передашь и этим же вечером обратно. Назову города, в которые возили книги: Ленинград, Киев, Одесса, Грозный, Рига, Таллинн, Иркутск, Норильск, Комсомольск-на-Амуре, Владивосток, Свердловск (Екатеринбург), Челябинск. Это только то, что я сразу вспомнил. И оттуда люди приезжали за книгами, сами везли. Допустим, договорятся, и из Иркутска приезжает человек, была такая Татьяна Павловна. Соберут ей неподъемные ящики, дедушка довезет на такси, посадит в поезд. Бабушка, помню, говорит: «Николай Евграфович, посадят и тебя, и меня, детей по лагерям отправят ». - «Зоечка, уже не то время ».
Они всегда чувствовали время?
Да. И понимали, что надо быть в курсе событий. Телевизора тогда не было, мы радио слушали. И дедушка с бабушкой всегда слушали своего любимого Владимира Филимоновича Марцинковского по радио «Монако»: «Говорит радио "Монако", Монте-Карло. Сегодня, дорогие радиослушатели, с вами беседует...» Помню, стоит бабушка, слушает и плачет: «Он же нас сделал христианами, он дал нам веру! » Так что идеи студенческого христианского движения, молодежного движения тоже вошли в жизнь Николая Евграфовича, через В.Ф. Марцинковского и некоторых других. Вошли как реальная действительность, которую он посвятил молодежи и студентам, христианскому воспитанию и просвещению.
Ещё был момент - вместе с дедушкой обходим 3-4 точки, где он забирал отпечатанную литературу, давал денежки. Я не знаю, давал ли кто-то дедушке деньги на эту деятельность. Ведь это нужно было купить бумагу, потом напечатать, переплести, разослать - сотни экземпляров по всему миру. Думаю, кто мог - давал на это деньги. Тогда об этом просто не говорили. Практически вся зарплата и пенсия дедушки шли только на это. Помню, бабушка причитала: «Ты нас по миру пустишь ». - «Зоенька, а что нужно? Костюм есть, ботинки есть, ну, десять лет им, ну и что, еще поношу. Шуба есть. Когда ты шила пальто? » - «В 1955 году, а сейчас 1970-й ». Так они носили свои вещи. Были очень неприхотливые - и он, и бабушка. Ели самую простую пищу. Никогда ни водки, ни каких-то застолий, ничего такого не было. Рюмочку вина наливали, когда гости приходили, пирожки, чай. Все очень просто, мирно.
Николай Евграфович верил в то, что советская власть когда-нибудь закончится и наступит свобода?
Он говорил так: «Всему этому будет конец ». Он даже не верил, а был уверен в этом. Видел, к чему шло, знал и чувствовал это. Когда Хрущева сняли вместе с его приверженцами, он сказал: «Как тараканы в банке, друг друга перегрызут ». Конечно, в саму политику он не вмешивался, только говорил: «Я верю в то, что сказал мне старец во время посещения Сарова ещё в 1920-х годах. Колокола зазвонят, и крестные ходы будут, и храмы будут открыты, и открытые гонения прекратятся ». В последний год своей жизни он мне не раз говорил: «Ты это увидишь. Я не смогу это увидеть, но я уже увидел начало ». Ведь фактически на его глазах мой папа стал священником, брат Сергий - монахом. Мы все были иподьяконами у патриарха Пимена. Он радовался. Дедушку подводили к патриарху, и патриарх благословлял его и его труды. Хотя и брежневские времена были непростые. Об этом времени Николай Евграфович говорил: «Всё, это последние остатки этих волн, которые нужно пережить. И никогда не отчаиваться ».
Николай Евграфович был подлинным просветителем. Удивительна ответственность, которая была воспринята им - мирянином - за полноту откровения Христова.
Да, люди жили не для того, чтобы написать отчет. Они жили просто жизнью Духа, жизнью того, что в любую секунду тебя могут взять и тебя может не быть. Это совершенно иные службы, совершенно иные отношения, совершенно иной образ жизни. Люди имели силу веры, подлинную любовь и свободу. Когда они говорили, молились, проповедовали, служили, нельзя было уйти от них, не оплакав свои грехи, не изменившись, не восприняв что-то важное в этот день. И Николай Евграфович в своей жизни имел огонь веры, который горел в нем до самого конца.
Вторая часть (http://www.psmb.ru/obshchinno-bratskaja-zhizn/u-kogo-my-uchimsja/statja/kak-obresti-dukhovnyi-optimizm/)
- Отец Николай, расскажите, пожалуйста, о своём деде – Николае Евграфовиче, о его пути ко Христу и последующем за обращением служении, о церковном круге того времени.
Прот. Николай Соколов: На письменном столе нашего дедушки, под стеклом лежала надпись, которую я еще в детстве видел, но не понимал, что она означает. Там было большими буквами написано: «От Меня это было». Я не мог понять странные слова, кто это «Он», что это было, видение, событие? Потом я нашел этот текст в Священном писании и понял, что эти слова дедушка применял к себе, чтобы никогда не забывать: что бы ни случилось в жизни, за всем стоит воля Божия, благая и совершенная.
Христианином Николай Евграфович стал еще в молодости, придя из врат безверия к светлым вратам будущей жизни христовой веры. Семья, в которой он вырос, соблюдала бытовые правила христианской жизни того времени – праздновали Пасху, причащались раз в год, исповедовались по необходимости, но больше – ничего. Над христианскими идеалами все тогда, как правило, посмеивались, хотя и не отвергали, считая их уделом каких-то ненормальных, кликуш, юродивых и тех, кто немножко «не от мира сего». Такое понимание христианства характерно для дореволюционного периода. И дедушка не отвергал Бога как такового, как вообще существо, однако за этим формальным видом религиозной жизни он не видел глубины. Он говорил: «Никто меня не научил ни правильно читать молитву, ни узнать, что такое Таинство Церкви. Приходили в церковь, стояли, ставили свечки и уходили, но за этим не было главного». Поэтому, получив такое воспитание, он в какой-то момент отошел от веры полностью. Считал себя атеистом, читал все, что можно было тогда прочитать по атеизму: Фейербаха, Гегеля… Но одновременно с этим он всегда искал правду, как он её тогда понимал, и был очень принципиален в своих поступках.
В революции 1917 г. и Гражданской войне дедушка принимал деятельное участие как комиссар Красной армии, закончив свое восхождение, если можно так сказать, в должности комиссара Уральского военного округа в Екатеринбурге. Среди его «друзей» были Троцкий, Фрунзе, Тухачевский и ряд других деятелей.
Вспоминая сегодня его жизнь, я сказал бы: всему свое время. Наверное, он должен был пройти этот путь, чтобы, подобно Савлу, стать Павлом. В его жизни случилось обращение, напоминающее обращение апостола Павла. Нам в детстве это не рассказывали. Потом, когда я был уже взрослый, лет 15–16-ти, бабушка намекала. Это произошло в самый страшный период его антихристианской, с точки зрения нравственности, жизни. Там было много всего… кровь и гадость. «Карамазовская грязь» – так написал дедушка об этом периоде жизни в своём дневнике. Это был 1920 или 21 год, Екатеринбург. Ночью дедушка увидел сон, что стоит он в каком-то гроте. И откуда-то идет свет, и оттуда, из света, на него идет Христос. Дедушка почувствовал, что это Он. «У меня в голове только одно, – вспоминал дедушка, – почему я, коммунист, комиссар, зачем, когда кругом такое творится, Гражданская война... и вдруг ко мне идет Христос. Что это?» Не мог понять… «Свет Христа, и Он идет ко мне, смотрит на меня. Его взгляд меня пронзил до всего, чем можно было почувствовать». Дедушка был не один. «Со мной стояли рядом мои родственники, стояли сестры, дядя Эря». Он был немец, всё доброе, положительное в воспитании было от этого дяди. «И вот дядя поклонился Христу. А сестры не видят Христа! Он проходит мимо. И я тоже поклонился Христу, Христос на меня посмотрел… Все, сон закончился, я проснулся в холодном поту, не зная, что это было. Я и Христос, Христос и я? Ведь я это отвергаю, этого ничего нет, это все выдумки? И вдруг я это реально вижу». Интересно, что уже потом, дедушка говорил, что он увидел Христа таким, каким он всем известен на иконе, написанной Серафимом (Чичаговым), в белом хитоне. Перед этим образом дедушка всегда падал на колени. «Но по внешности в моей жизни, – пишет он, – ничего не изменилось, я по-прежнему оставался воинствующим безбожником. Что я могу сделать – завтра бросить все? Я комиссар, ну, приснилось, кому ж не снится».
Но жизнь сложилась по-другому. Такое отпадение от веры привело его к трагедии, он разочаровался в своей жизни где-то около тридцати лет. Все в одночасье поломалось, ушла жена, ушли другие люди. Он оставляет все и возвращается обратно в Москву, поступает на очередной курс в МВТУ, с которого он ушел почти 8 лет назад, до Первой мировой войны.
Москва, 1922 год. В один из вечеров, конечно не случайно, промыслом Божиим, он видит афишу, которая гласит: в Политехническом институте лекция «Был ли Христос?». Лектор В. Марцинковский. Кстати, это недалеко от Свято-Филаретовского института. Дедушка идет туда, присутствует на лекции–беседе, где В. Марцинковский с радостью и христианским вдохновением говорит о том, что есть Христос , что есть христианская жизнь , что есть «доказательство бытия Христа», читает Евангелие. Дедушка такое свидетельство о вере никогда до этого не слышал, не знал. Он вспоминал, что с ним случилось: «Как будто пелена упала с глаз, я все понял, вновь явление Христа. С лекции я вышел христианином». А дальше, когда Господь дотронулся сердца, уже все проще.
- Кто был среди учителей Николая Евграфовича, от кого он воспринял традицию?
Прот. Николай Соколов: Дедушка стал посещать лекции, различные храмы Москвы, где ищет проповедников, и удивительным образом ему нравятся обновленцы. Ходит к А. Введенскому. А дедушке какая разница, в какой храм зашел? А. Введенский так зажигающие проповедовал, что «я плакал и все плакали», – вспоминал он. Но потом Господь повернул ещё раз. Николай Евграфович встречает бабушку – Зою Вениаминовну Пестову. У них настоящая большая любовь и брак, рождаются трое детей. И начинаются тяжелейшие испытания – он попадает в тюрьму как член Христианского студенческого кружка. Его держат в Бутырке. Промыслом Божиим его не расстреляли, не сослали. Он как-то «ушел», Господь закрыл глаза кому надо.
И в тюрьме Николай Евграфович встречает тех, кто стали его путеводителями по этой жизни. Это люди, составлявшие духовную семью старца Алексия Мечёва. Дедушка становится прихожанином этого храма (свт. Николая в Кленниках – ред.).
- Кто входил в этот круг?
Прот. Николай Соколов: Во-первых, отец Сергий Мечёв, потом семья Амбарцумовых, семья Каледы, Апушкины, Д. Мелехов – крупнейший психиатр с мировым именем, Солодовниковы (которые были одновременно и прихожанами храма свт. Николая в Толмачах) и другие…
- То есть Николай Евграфович вошел в «мечёвский» круг?
Прот. Николай Соколов: Да, более того, ему доверяли, он стал старостой храма.
- Это было в какие годы?
Прот. Николай Соколов: С 1923–1924 гг. и до закрытия храма в 1929 году. Отца Алексея Николай Евграфович застал совсем чуть-чуть, он умер в 1923-м. После кончины отца Алексия, его сын – отец Сергий – стал духовным отцом многих членов общины, и дедушку он вел по жизни до самой своей ссылки и смерти в лагере. Отец Сергий был человеком, который вдохновлял и поддерживал приход. Он вместе с Николаем Евграфовичем, и, может быть, ещё с кем-то до 1925 года вели христианский кружок, за что отца Сергия первый раз и посадили, а кружок разогнали. В тот раз всех остальных кружковцев отпустили, только один человек еще получил срок, не помню, кто именно. Но потом все сидели – бабушка, дедушка, тайный священник иерей Константин Апушкин, другие – кто-то полгода, кто-то год. А тогда многие были освобождены, правда, двое–трое кружковцев были высланы из Москвы, а потом вообще и из России. Сначала людей высылали на знаменитых пароходах, потом, чуть позже тоже высылали, только потихоньку.
- Почти все прошли лагеря…
Прот. Николай Соколов: Да, дом был полон репрессированных. Николай Евграфович сидел два раза. Не расстреляли. Бабушка сидела, близкие все сидели в лагерях по два–три раза. Я помню дом 1950-х гг., он был наполнен так называемыми выходцами из лагерей: и князья, и графы, и простые люди, миряне и священники, которые по 18–20 лет отсидели, прошли Соловки, всякие Восточные и Южные лагеря, Колыму… и остались верными Богу, своей вере. Они были исполнены такой радости! Некоторые, даже страшно сказать, благодарили Сталина: дал пострадать за Христа, слава Богу! И это были действительно искренние слова, не просто так. Как в Евангелии: любите врагов ваших, молитесь за проклинающих вас.
- Для Николая Евграфовича было органично и естественно такое понимание христианства, при котором христианин не только молится, но ещё и пытается что-то делать, служить для Бога и Церкви в меру своего дара и призвания?
Прот. Николай Соколов: Как я понял, когда мы с владыкой Сергием (Соколовым) писали биографию дедушки по его запискам, до войны им приходилось все-таки скрывать свои убеждения. Не было открытой проповеди. Тогда было страшное время. То есть, если хочешь пострадать, – иди, говори, приглашай молодежь, и тебя не будет в два счета, а если у тебя жена и дети, потенциал научной работы… У дедушки более 200 научных работ по химии, некоторые из них не потеряли своей актуальности и в настоящее время. После окончания Бауманского института он пошел в Академию химзащиты, потом еще в ряд других высших учебных заведений. Вначале войны он защитил докторскую диссертацию по химии. В это же время начал работать над собранием и изучением святых отцов, понимал, что ему нужно читать Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, святых отцов древней церкви, каппадокийцев... Он вспоминал, как из отдельных фраз, которые хорошо ложились на сердце, сложились большие дневниковые записи, послужившие основой его первой работы – «Путь к совершенной радости». Потом война, гибель сына. Николай Евграфович продолжил писать свою диссертацию «Современная практика православного благочестия», освещая различные стороны христианской жизни с точки зрения отцов церкви. Дедушка над ней трудился всю жизнь. Я тоже это застал. Он брал и современных авторов, и католических, и других, тогда запрещенных. Писал «о. Иоанн С.» – кто это такой? Нельзя было ещё писать Иоанн Кронштадтский. Надписал на ней: диссертация на степень защиты кандидата богословия ГБР. Знаете, что это такое?
- Нет.
Прот. Николай Соколов: Грешный Божий раб. Сегодня Николай Евграфович наиболее известен именно как духовный писатель. Об одном только он просил – чтобы не занимались политикой. Говорил: «Я занимался политикой, знаю, что это такое, знаю, чем всё это заканчивается, как отражается на человеке. Поэтому "Мне отмщение, и Аз воздам". Какая политика может быть»?
Наш дедушка своим трудом, своим сердцем и душою привел очень многих людей из неверия в радость христианской веры, открыл перед ними дверь православного вероучения, те удивительные сокровища, которые содержит христианская церковь, в том числе и мировая, включая и католическую, и протестантскую, показав этим, что Христос един для всех.
Не кривя душой, могу сказать, что уже с середины 1950-х гг. Николай Евграфович стал практически старцем, не принимая при этом монашество или духовного сана. Хотя многие ему это предлагали, в том числе и люди из высшего иерархического состава: епископы и митрополиты. «Николай Евграфович, у Вас такие труды, такой образ жизни. На пенсию выйдете… Давайте, завтра же у Вас будет сан, и будете иметь возможность служить». – «Нет, нет, и нет!» Мы тогда не знали, может быть, и не нужно было это знать при его жизни: сегодня это открылось – у него было два брака. Имея два официальных брака, он не считал для себя возможным принять священный сан. При этом молитвенный и аскетический образ жизни были основными духовными устремлениями Николая Евграфовича.
- Расскажите, пожалуйста, о молитвенной жизни и богослужениях людей из его круга.
Прот. Николай Соколов: Я много говорить не буду, хотя здесь очень много можно рассказывать. Кратко скажу так: дедушка, также как и практически весь этот круг, не любил пышных богослужений, когда присутствуют иерархи, патриарх. Он не патриарха не любил, а помпезность...
- Как Вам кажется, что в опыте новомучеников и исповедников ХХ века остается важным и по сей день? Их богослужения, даже исходя из того, что Вы рассказали, несколько отличались от того, что мы время от времени можем наблюдать в наших храмах. Например, бывает тягостно видеть отдаленность клира от мирян и мирян друг от друга даже во время общей молитвы.
Прот. Николай Соколов: Много зависит от епископа, священника. Могу откровенно сказать, на богослужениях, которые возглавляли митр. Антоний (Блум), с которым я много раз встречался, служил и общался, покойный владыка Сергий (Соколов), некоторые другие епископы служили без всякой помпезности. Субординация определенная должна быть. Без этого невозможно. Но никакой отчужденности, отдаленности от паствы, никогда не было. Много зависит от сердца того, кто служит, от предстоящего. Ведь может служить и простой, хороший батюшка, но и он может далеко стоять от паствы. А может быть и по-другому. Помню, когда служил отец Всеволод Шпиллер, тоже покойный, какими были его службы, как мы ходили туда, как слушали его проповеди, как часами стояли, ожидая, что он скажет, как посмотрит на нас! Есть разные примеры. Что касается опыта новомучеников и исповедников, то они показали нам твердость духа и свою веру. Но и в то время были совершенно разные священники и епископы, и были тоже просто страшные вещи, которые творились в церкви, всякое было. Иногда дедушка говорил, что церковь пострадала, чтобы очиститься духовно от всего этого. Мы начинаем это, к сожалению, забывать. Опять иногда пускаемся в эту пучину византийско-роскошной жизни, которая подчас затмевает в нас истинный образ Христов, который стоит в простоте, правде, милости и любви.
- Николай Евграфович был подлинным просветителем. Удивительна ответственность, которая была воспринята им – мирянином – за полноту откровения Христова…
Прот. Николай Соколов: Сегодня его жизнь – это пример христианского служения Богу, людям, церкви и миру, который помогает сегодняшнему человеку в XXI веке понимать, что он не оставлен Богом, что Господь всегда с теми, кто ищет истину, идет за ней, не боится сказать правду власть предержащим, не боится за свою судьбу, а полностью отдает ее Богу. Не случайно он, когда уже тяжко болел, никогда не роптал, за все благодарил. «Да, – говорил, – очень тяжело, очень мне больно. У меня все горит внутри, но так мне нужно. Слава Богу, слава Богу!» Прожив 90-летнюю жизнь, Николай Евграфович всегда благодарил Бога, и я как его внук могу сказать, что он вселил в тех, кто его знал, в том числе и в меня, тот удивительный духовный оптимизм, который никогда не должен покидать христианина, ибо мы помним слова апостола: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите». Это был своего рода девиз его жизни.
Скончался Николай Евграфович в ночь на 14 января 1982 г., в день памяти учителя церкви, одного из своих любимых святых – Василия Великого каппадокийского.
Протоиерей Николай Александрович Соколов родился 20 марта 1877 года в селе Андреевском Рузского уезда Московской губернии в семье пономаря. Его отец Александр Ефимович Соколов был определен к церкви святого мученика Андрея Стратилата 19 декабря 1867 года, на место своего отца Ефима Сергеевича, бывшего пономаря Андреевского храма, и до конца своих дней ревностно исполнял свои пономарские обязанности. Сын Николай был первенцем в большой и дружной семье Александра Ефимовича и его супруги Натальи Васильевны.
В 1892 году Николай Соколов поступил в Московскую Духовную Семинарию. По окончании семинарского курса в 1898 году с аттестацией первого разряда он был определен на должность учителя церковноприходской школы села Крымского Верейского уезда. В это же время Николай Александрович женится на Екатерине Ивановне Митропольской, дочери священника Преображенской церкви села Крымского Иоанна Николаевича Митропольского. Митрополитом Московским и Коломенским Владимиром (Богоявленским) Николай Соколов был произведен на священническое место в село Крымское, 2 сентября 1899 г. викарием Московской епархии епископом Дмитровским Нестором (Метаниевым) он был рукоположен во священника к Преображенскому храму в селе Крымское.
С пастырскими обязанностями отец Николай совмещал просветительскую деятельность. С 1899 года он состоял законоучителем и заведующим в Крымской церковноприходской школе, а также преподавал Закон Божий в земской школе села Крымского. С 1902 года по 1909 год отец Николай законоучительствовал в Якшинской земской школе, а с сентября 1909 года преподавал Закон Божий в земской школе села Наро-Осаново. В 1909 году он был назначен членом Рузского отделения Епархиального училищного совета и проходил это послушание до 1915 года. С 1909 года он состоял членом благочиннического совета третьего округа Рузского уезда. В 1911 году отец Николай был избран членом правления Звенигородского духовного училища.
За усердные труды на ниве народного образования он был многократно отмечен церковными наградами. Так, в 1904 году он был награжден набедренником за усердное преподавание Закона Божия в церковноприходской школе села Крымского. В донесении благочинного церквей третьего округа Рузского уезда, настоятеля Покровской церкви села Алексина протоиерея Михаила Васильевского от 25 августа 1908 года о награждении священника Николая Соколова он характеризуется как хороший проповедник, ревностный к исполнению своих обязанностей пастырь и усердный законоучитель. В 1909 году за пастырские труды и труды на ниве просвещения народа светом Христовой истины в земских и церковноприходских школах Рузского уезда отец Николай был награжден фиолетовой бархатной скуфьей. В 1915 году его труды были вновь отмечены наградой. За пастырскую деятельность и преподавание Закона Божия в школах отец Николай был награжден камилавкой. В 1924 г. он был возведен в сан протоиерея, а в 1931 г. награжден митрой. В 1930-х гг. он был благочинным церквей Верейского и Можайского районов.
У отца Николая Соколова и его супруги Екатерины Ивановны было семеро детей: первенец Сергей, Николай, Мария, Александр, дочь Анна и сыновья Михаил и Иван.
При Преображенском храме проживала вдова бывшего настоятеля храма протоиерея Иоанна Николаевича Митропольского, мать Екатерины Ивановны - Мария Александровна Митропольская со своими детьми Александром, Николаем, Анной и Сергеем.
Вот что пишет об этой семье в своих воспоминаниях племянник протоиерея Николая Соколова Юлий Юльевич Каммерер: «Отец Николай до революции и после нее, вплоть до зловещего 1937 года был священником в селе Крымском Верейского уезда Московской области. В меру высокий, ширококостный, крепкий, с бородой и, как положено священнику, с длинными волосами. Спокойный, выдержанный, с доброй улыбкой на загорелом лице, он олицетворял и по внешности и по внутреннему содержанию сельского интеллигента того, дореволюционного времени. В нем удачно сочетались крестьянская основательность с высокой культурой. Отец Николай, как положено, справлял церковные службы (в этом ему помогал отец, наш дедушка Александр Ефимович Соколов), но не церковь кормила многочисленную семью. Он обрабатывал десять десятин церковной земли, имел крепкое крестьянское хозяйство: хороший просторный дом... лошадь, одну или две коровы, овец, свиней, гусей, кур, словом, весь набор деревенской живности. Хозяйство велось силами всей трудолюбивой семьи.
Сам дядя Коля хорошо знал и любил землю, умел на ней работать. Верной спутницей и главной опорой в жизни была попадья - Екатерина Ивановна, очень деятельная и энергичная женщина, разделявшая с ним все заботы о семье и хозяйстве. Про Екатерину Ивановну никак не скажешь: попадья - величавая, раздобревшая белоручка; напротив, она, невысокая, подвижная, скорее худенькая, пятерых детей* не только родила, но и вырастила, подняла. Пятеро детей, большое крестьянское хозяйство, а летом еще она принимала дачников (приезжали работники Госзнака), за ними ухаживала, отдельно готовила (остальным такой стол был недоступен). И все на ней одной, трудилась, как каторжная, непостижимо, как со всем управлялась и когда только спала. Никаких капризов, недовольства: все прекрасно понимали, что каждый должен был делать в меру своих сил, а часто и сверх меры, иметь свои обязанности, и все пятеро, от старшего Коли до младшего Ванюшки, честно и безропотно несли свою трудную ношу. Уважительное отношение к труду они всосали с молоком матери; к работе, к трудностям они привыкли с детства, и все пятеро выросли честными, трудолюбивами людьми. <...>
Лето 1924 года я с братом Виктором и с бабушкой прожили в селе Крымском: надо было переждать, пока решиться наш квартирный вопрос. Сразу же включились в новую для нас трудовую обстановку. На первых порах было трудно: мы росли барчуками, но быстро освоились и ни в чем не отставали от своих двоюродных братьев и сестер. С тех пор помню: на крестец, в который укладывались для просушки снопы сжатой ржи, нужно положить двадцать один сноп. Научился молотить в два и четыре снопа. Я, тогда мальчишка четырнадцати лет, таскал на себе мешки с зерном - вот только забыл, сколько в них считалось веса: то ли четыре пуда, то ли пять. И ничего - только закалялся и становился сильнее. Все тогда были молодые и беззаботные, трудности начались позднее. Так прошла большая часть лета. В августе квартирный вопрос разрешился, и мы переехали к дяде Саше в совхоз "Свет". *Автор воспоминаний ошибается: у отца Николая и его матушки было семеро детей. В Крымском дела шли все хуже и хуже... В 1930 г. хозяйство священника было обложено большим сельскохозяйственным налогом, который уплатить отец Николай не смог. Лошадь и три коровы пришлось продать. В том же году его раскулачили, продав колхозу еще одну лошадь, две коровы и 20 пчелиных ульев. В 1931 г. отца Николая арестовали и, продержав под следствием месяц, отпустили.
В разгар гонений на Русскую Православную Церковь 11 октября 1937 г. протоиерей Николай был арестован и заключен сначала в тюрьму в Можайске, а затем в Таганскую тюрьму в Москве.
протоиерей Николай (Соколов)
Протоиерей Николай Соколов.Москва. Тюрьма НКВД. 1937 год
Первый допрос состоялся 13 октября. Следователь, расспросив отца Николая, с кем он поддерживает знакомства, стал обвинять его в контрреволюционной деятельности:
— Следствие располагает материалами, что вы являетесь членом контрреволюционной группы, состоящей из священников Верейского района Пушкинского, Прендковича, Юркова, Семенчука и других. Требуем дать правильные показания по существу?
— Хотя встречи у меня с этими священниками были, но членом контрреволюционной группы я не состоял и не знаю о существовании таковой.
— Следствие располагает материалами, что вы при встречах со священниками Пушкинским, Прендковичем, Юрковым, Семенчуком и другими вели контрреволюционные разговоры. Подтверждаете ли вы это?
— В своих беседах никаких контрреволюционных разговоров мы не вели. Наш разговор был официального порядка по вопросам чисто церковного характера.
— Вы говорите неверно. Следствием установлено, что вы в мае этого года вели разговор, что репрессии к духовенству несомненно ведутся из-за того, что перепись населения выявила нежелательные для власти явления, большой процент верующих, — вот поэтому в газетах подняли шум, что попы встрепенулись, а безбожники и комсомол спят и не ведут борьбы с религией...
— Этого я не помню, чтобы с моей стороны были сделаны такие разъяснения и не могу допустить мысли о том, чтобы я это мог сказать, так как сведений о результатах переписи по религиозному вопросу я не имею... Были случаи, когда я делился впечатлениями по вопросам раскрытия шпионских и вредительских групп, о чем сообщалось в газетах, но чтобы предавать им значение такое, как это поставлено в вопросе, категорически отрицаю...
На допросе, состоявшемся 16 октября, следователь пытался обвинить священника в том, что он проводит в местном совхозе «Дубки» антисоветскую деятельность. Но и это обвинение священник категорически отверг.
Протоиерей Николай Соколов был расстрелян 31 октября 1937 г. на полигоне Бутово под Москвой и погребен в общей безвестной могиле.
В 1940 г. супруга священника, ничего не знавшая о судьбе отца Николая, обратилась в органы НКВД с прошением пересмотреть дело. Помощник прокурора по спецделам, пересмотрев материалы следственного дела, составил заключение, в котором говорится: «...решение тройки... вынесено в соответствии с материалом в деле, мера наказания соответствует содеянному, поэтому жалобу оставить без удовлетворения».
Память священномученика Николая совершается в день его мученической кончины 18 (31) октября и в день Собора новомучеников и исповедников Российских 25 января (7 февраля) или в ближайший воскресный день после 25 января.
Источники, использованные при составлении жития:
Архив Московской Патриархии. Послужной список.
ГАРФ. Ф. 10035, д. У-20599.
ЦИАМ. Ф. 203, оп. 763, д. 67.
ЦИАМ. Ф. 592, oп. 1, д. 1214, л. 33 об. — 34.
ЦИАМ. Ф. 592, oп. 1, д. 1217, л. 79 об. — 80.
ЦИАМ. Ф. 1371, oп. 1, д. 1, л. 53-60.
ЦИАМ. Ф. 1371, oп. 1, д. 47, л. 87-96.
Настоятеля храма Святителя Николая в Толмачах, не ходит, а летает. Она так стремительно двигается, что я еле за ней успеваю. Зато во время беседы – ни на что не отвлекается, словно в данный момент – это ее самое важное дело. И лишь периодический стук в дверь: «Матушка, вы скоро освободитесь?», – напоминает, что время не исчезло…
Светлана Иосифовна Соколова
Выпускница Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского
Заведующая хоровым сектором Третьяковской галереи
Мать четверых детей
Мыслей о браке – не возникало
Моя семья была самая обычная, советская. Родители – научных работ не писали, не сочиняли шедевров. До войны они занимались музыкой, а потом – война внесла коррективы. Но главное – они жили так, как им подсказывало сердце.
Были они людьми неверующими. Но это не мешало им быть настоящими. Нас, своих дочерей, мама и папа воспитывали так, что я верующим пожелала бы подобное воспитание. Нас с самого начала учили четко различать, где добро, где зло. И они научили нас любить и понимать музыку – и моя старшая сестра, и я стали профессиональными музыкантами.
Мама и папа были очень мудрыми – слишком много пришлось им претерпеть в молодости: война, да и не только она, ХХ век в нашей стране был богат на поводы для испытаний. Сейчас не хочется об этом говорить.
Свои первые шаги к Церкви я сделала, когда познакомилась с отцом Николаем. То есть тогда он был верующим студентом Николаем Соколовым, моим сокурсником – сначала по музыкальному училищу, а потом по консерватории. Мы с ним были друзьями, он приходил к нам в гости, и его очень любили мои родители.
Сначала мне было просто интересно: в те годы никто особо не распространялся о вере, о Церкви – тема была закрытая. С другой стороны, все знали, что у Соколовых папа – священник.
Когда мы только начали общаться с отцом Николаем – я была белый лист в вопросах веры. Ведь в этом смысле наше образование было убогое. Мы, например, произведения Баха видели только на немецком языке, перевод был недопустим. Значение слова «Евангелие» я узнала, уже будучи великовозрастной барышней. Мы разбирали «Страсти по Матфею», не понимая, что такое «страсти», кто такой Матфей…
Но с другой стороны музыкант – профессия, близкая к Богу, если заниматься ею по-настоящему. А у нас была очень сильная скрипичная школа. И я, узнав от отца Николая о Боге, приняла сердцем, не пытаясь отыскать объяснений «от головы». Мне как-то все стало понятно, ясно.
Причем беседы наши были очень естественны, без такого: «А давай я тебе сейчас расскажу о Боге!». Благодаря отцу Николаю я и крестилась, стала воцерковляться. Так что он – мой духовник по жизни.
Матушка машинально поправляет на батюшке облачение
Но тогда мы были просто хорошими друзьями. Мыслей о браке – не возникало. Одно время отец Николай думал пойти в монастырь. Но его мама – , сказала: «Какой из тебя монах! Вот твой младший брат – Серафим – он монах!» (Серафим – в будущем – (1951 – 2000)).
Так что я крестилась, учась в консерватории, за полгода до нашего венчания, хотя о венчании, повторяю, не было тогда и речи. Слава Богу, что все сложилось в итоге так, как сложилось!
Я знала, что семья Соколовых – с крепкими церковными традициями. Мы уже много общались и с его младшим братом Серафимом – контрабасистом, и с его младшей сестренкой – скрипачкой. Когда мой будущий супруг решил меня познакомить со своими родителями – было по-девчачьи страшновато. Но встретили меня очень тепло, по-доброму.
А потом Наталья Николаевна с улыбкой увела меня, пытающуюся сдержать дрожь в коленках, – поговорить. Она мне тогда сказала: «Я вижу, как ты относишься к сыну, как он относится к тебе. У вас все должно быть в порядке».
До сих пор у нас с ней, слава Богу, хорошие отношения. В этом смысле про нас не скажешь – . Мы – родные люди. Хотя поначалу я терялась. Это сейчас она старушка, а в молодости была представительна, всегда – с высоко поднятой головой. Лишь позднее я поняла, что она заставляла себя так держаться: супруга известного священника, протоиерея, мать пятерых детей…
Мы одно время и жили рядом – в соседних квартирах, но она всегда – очень корректна в вещах, касающихся наших отношений с отцом Николаем. Их мы строили с самого начала сами. Кстати, именно мама отца Николая была первым человеком, который задал мне вопрос: «Светочка, а ты веришь, что у тебя есть душа?»
Одним духом
Когда они сидят рядом, батюшка все время держит матушку за руку
Мы живем с отцом Николаем одним духом. А вообще мне кажется, что сейчас . Мы в молодости к нему относились гораздо серьезнее, при том что были абсолютно нормальные современные молодые люди. Но у нас было четкое понимание, что «да», что «нет», что можно, что нельзя. Сейчас – сплошное «да», и это отвратительно.
В нашей семье никогда не было разделения на «мужские» и «женские» дела, спасибо отцу Николаю. Когда пошли погодки – сколько было стирки, глажки, а еще еду приготовить надо! А он тогда работал референтом в Патриархии у . Уезжал из дома в 6.30, а возвращался – поздно вечером.
Я старалась, чтобы у детей был режим – в 8 вечера ужин, молитва – и укладываю спать. Но они, как и положено детям, сразу не укладывались, не засыпали. После того, как они все-таки затихали, принималась стирать, готовить. Возвращался уставший отец Николай и, не спрашивая даже, «чем тебе помочь?», сразу начинал помогать.
Ему никогда не казалось недостойным постирать, взять в руки веник. Мне даже как-то замечания сделали: «Что это такое: священник – с веником?!» Я рассказала отцу Николаю, а он ответил: «Кому не нравится, пусть он и не дотрагивается до веника!» Сейчас – то же самое. Вдвоем по дому сделать все гораздо быстрее получается. А со временем у меня сейчас сложнее, чем в молодые годы.
В основе семейной жизни
Что лежит в основе семейной жизни? Любовь. Без любви вообще нельзя замуж выходить. И не нужно пытаться насильно воспитать, перевоспитать. Бывает, до свадьбы думают: «Я его переделаю!» «А я – ее!» Это же полная ерунда, которая, увы, часто приводит к . Нужно самой стараться переделаться, если чувствуешь, что что-то не то.
Все должно строиться на любви – она подскажет всегда, куда двигаться. Это касается отношений и с мужем, и с детьми. При этом уже ни на секунду не забудешь, что ты – жена, что ты – мама. Порой приходится слышать: «Мы должны отдыхать от обязанностей». Но как ты от себя уйдешь? Мне когда-то один священник из монашествующих говорил: «Уезжай на три дня в монастырь – от семейных забот». Ну, уеду я физически, а в мыслях все равно буду рядом с семьей. Это уже часть меня, моя жизнь.
Когда ты любишь человека по-настоящему, тебе сложно его обидеть, нагрубить. Для меня вообще дико, когда муж и жена кричат друг на друга. Да, понятно, два разных человека. Но без криков и ссор можно обойтись. Тем более при детях.
У нас с мужем была очень маленькая квартирка, а дети пошли уже к концу первого года семейной жизни. У нас был закон: при детях – никаких выяснений отношений! Это при том, что мы не ругались и вообще не выясняли отношения в том смысле, в каком принято это делать. Чего выяснять-то, когда с отношениями все ясно: мы муж и жена, которые любят друг друга.
Но вот поговорить, прийти к чему-то общему, когда у него своя точка зрения, у меня своя – это нужно было обязательно. Мы с самых первых дней существования нашей семьи старались сделать так, чтобы не было непонятностей в отношениях, чтобы никто внутренне не затаивался с невысказанным. Все всегда стремились и стремимся высказать, разъяснить.
Дети не должны присутствовать даже при мирных спорах. Ведь они чувствуют малейшую интонацию и очень переживают. Я уже не говорю про ругань и крики. Потом это, как говорила моя мама, обязательно рикошетом возвращается от детей к родителям.
Иди немного поработай. Тебе же хочется!
Благодаря мудрому мужу, поддержке близких, у меня никогда не было метаний между «семьей» и «работой». Все шло естественно, гармонично.
Когда появился первый ребенок, например, Наталья Николаевна, мама отца Николая, говорила: «Иди немного поработай. Тебе же хочется». И я раз в неделю – 2-3 часа – работала в спектакле. Так потихонечку у меня все и сочеталось. Не было барьеров, когда хочется, а тебе не велят.
Бывают у некоторых случаи, когда муж говорит: «Будешь только дома сидеть!» Женщине нужно быть мудрой, найти контакт с мужем, донести до него свои ощущения.
Плохо, когда супруги не обговаривают между собой, что они чувствуют. Ведь какие-то вещи они могут ощущать по-разному. И он начинает давить, она – замыкаться в себе. Вместо того чтобы выяснить ситуацию.
Даже отец Николай сразу не поверил, когда я попросила: «Благослови скрипку оставить». Но если я приняла решение – не сверну с пути. Позднее многие, особенно музыканты, с кем я когда-то училась, спрашивали: «Как же так?! Ты ведь, наверное, страдаешь!» А я не страдала вовсе: времени не было. Надо батюшке и в церкви помогать, у меня там хор – 50 человек, которым я руковожу. И переход из скрипачки в дирижера и руководителя хора был естественен, без надрыва.
Помогать мужу надо обязательно. Так, чтобы он чувствовал поддержку. Для этого не обязательно лезть во все его дела. Дети, что-то по храму, хор – все. В большее я не влезаю. Ведь наша помощь еще и в том, когда у мужа есть уверенность: жена всегда его выслушает, всегда – на его стороне. Мы всегда находим время пообщаться с отцом Николаем. Пусть иногда быстро, лишь за чашкой чая.
Если бы отец Николай не благословил оставить скрипку? Да я как-то не переживала по этому поводу. Благословит батюшка – слава Богу. Не благословит – тоже хорошо. Значит, оно мне не надо.
На самом деле в некоторых случаях долго рассуждать – вредно. Иногда нам по-женски кажется, что знаем правильное решение, а на самом деле это не так. А муж, помолившись, знает, на что благословлять.
Но это вовсе не значит, что муж должен быть деспотом, стучать кулаком по столу: «Я так сказал!» У нас такого никогда не было, чтобы отец Николай приказал, и все! Он всегда спросит мою точку зрения, выслушает, поймет и примет решение. И я не морочу ему голову по всякому делу – там, где могу справиться сама. А вот обращаться в глобальных вопросах к мужу – это естественно и для священнической семьи, и для не священнической. Если между мужем и женой – любовь, дружеские отношения, на самом деле все происходит естественно.
А вообще советоваться – всегда хорошо. Вот сейчас я в некоторых случаях у детей совета спрашиваю. Они взрослые современные люди и в каких-то вещах больше понимают, чем я.
Ты музыкант, у тебя рука твердая
Чем больше детей, тем легче. Даже два мало, но это как Господь дает. Самое трудное – это, наверное, с первым ребенком. В том смысле, что ничего не понимаешь, не знаешь: чего это он все время кричит?
Но сейчас уже молодым беременным рассказывают столько, что они знают больше меня, родившей четверых. Нагружают лишней информацией, которая только пугает. Как было у меня? Помолилась и – вперед. Хотя роды были такими тяжелыми, что и вспоминать не хочу.
Жизнь сама заставляет тебя учиться – по ходу поступления проблемы. Дети растут, разбивают себе носы и головы, периодически болеют (если заболел один, значит – пойдут болеть и остальные). Я научилась быть медсестрой, накладывать швы, делать уколы. Это сейчас проще: есть одноразовые шприцы, например.
Помню, у меня очень сильно болел ребенок, мне дали иглы, шприц, емкость для стерилизации… Я думала: как это чужой человек будет колоть моего ребенка. Дико как-то! И попросила соседку – медсестру – научить делать уколы. Соседка успокаивала: «Ты музыкант, у тебя рука твердая. Не переживай!»
Конечно, страх был и есть, но только после того, как справлюсь с ситуацией. Сначала делаю, а потом – переживаю случившееся. Например, наложу швы на рану, остановлю хлещущую кровь, а потом начинается – не то что страх – а период внутреннего «отхождения», когда понимаешь, что произошло.
Если ребенок сильно поранился, упал – важно родителям не испугаться. Ведь дети смотрят на нашу реакцию, чтобы потом также среагировать на ситуацию.
Меня вот все спрашивают, как вы приучали детей к Церкви? Никак не приучала. Мы же не специально, а, естественно, шаг за шагом вводим детей в жизнь, а Церковь – неотделимая часть этой жизни, не нечто, стоящее отдельно, к чему нужно как-то специально подводить.
Просто, собираясь в храм, нужно постоянно говорить, ребенку, куда мы идем (даже если он еще в утробе). И там – не шикать на них, что они мешают молиться, хотя, конечно, понимаю, что маме хочется сосредоточиться на молитве. Ну что делать? Прежде всего она – мама. С другой стороны – пусть ребенок видит, как ты молишься.
Сначала ребенка водишь на Литургию, постепенно, как может выдержать. Затем и на всенощную – к помазанию. Важны и домашние молитвы – утренние и вечерние. Сначала – пусть будет одна или две. Дальше – больше. Главное, чтоб ребенок понимал, что он читает.
И если семья не в храме физически, постоянная связь с Церковью – крепкая и естественная – должна быть в доме. Конечно, это требует терпения. Но такова наша женская доля!
Я вообще противница, когда кричат на детей. Это – плохое воспитание. Дети только ожесточаются и потом вообще перестают тебя слышать. Конечно, дети начинают в храме шуметь, резвиться. Нужно объяснять правила поведения в храме. Но ни в коем случае не прилюдно.
Этому я еще научилась от своей мамы: все замечания она делала, когда мы возвращались домой. Нам, чтобы осознать, что мы делаем что-то не так, достаточно было одного ее взгляда. Мама была строгая, но строгость ее была основана на любви, и мы, дети, это понимали.
На самом деле не мы детей воспитываем, а они нас. Когда мы с отцом Николаем разговариваем по поводу переходного возраста наших детей, он мне говорит: «Света, вспомни себя в 16 лет». И я вспоминаю свой характер в молодости и уже по-другому немного начинаю смотреть на то, что происходит с детьми.
Когда начинаются искания у детей во время переходного возраста – для родителей наступает непростой период. Причем у девочек и у мальчиков это период «поисков смысла жизни» протекает по-разному. Я думала – с ума сойду! И вот тут началась такая работа над собой!
Я поняла, что в основном – молчать надо. И для меня было это трудно. Не то, что я говорливая, но считала, что хотя бы тихо, а руководить – надо. А здесь – когда подростки переполнены своими идеями, поисками, и порой хочется что-то им ответить, а приходится закрывать рот. Без молитвы в такой ситуации, как и в любом деле, не справишься. А помолишься – и остываешь.
С одной стороны, детей поднимать сегодня сложнее: столько соблазнов. С другой – трудности всегда были. Сейчас на какие-то мои высказывания о собственной молодости дети говорят: «Ну, ты вспомнила! Это ж когда было!» А на самом деле все было совсем недавно…
Записала Оксана Головко
Фото: Юлия Маковейчук
Настоятель храма-музея святителя Николая в Толмачах (при государственной Третьяковской галерее) протоиерей Николай Соколов рассказал в интервью РИА Новости о том, зачем Русской православной церкви Исаакиевский собор и кто должен платить за содержание памятника культуры.
Фото: фото предоставлено протоиереем Николаем Соколовым
О том, зачем Русской православной церкви Исаакиевский собор, какие претензии музейного сообщества к церкви конструктивны, а какие надуманны, кто должен платить за содержание памятника культуры и какая форма взаимодействия церкви и музеев сегодня наиболее эффективна, рассказал в интервью РИА Новости настоятель храма-музея святителя Николая в Толмачах (при государственной Третьяковской галерее) протоиерей Николай Соколов. Беседовала Мария Шустрова.
Отец Николай, сегодня все острее ощущается противостояние между музейным сообществом и Русской православной церковью. Например, ситуация вокруг Исаакиевского собора. Как вы думаете, почему музейное сообщество утверждает, что церкви нельзя передавать особо ценные храмы или иконы? Неужели церковь не может обеспечить их сохранность?
Этот вопрос касается многих храмов, которые связаны так или иначе с музейным сообществом: Московский Кремль, Ростовский, храмы Суздаля и многие другие. Исаакиевский собор, как и все они, одно время был только музеем. Там был установлен маятник Фуко - и мало кто при этом смотрел на великолепные фрески, иконы и мозаики, хотя они были доступны.
Сегодня желательно, чтобы такие значимые соборы, как Исаакиевский, соотносящийся по размерам с храмом Христа Спасителя, были во владении церкви. В таком случае можно было бы не согласовывать каждое богослужения с музейным сообществом.
Что касается сохранности памятника и экспонатов: из-за размеров собора нужно употребить много сил и энергии, чтобы было правильное освещение, климат, пожаротушение и так далее. Пока из-за огромных размеров здания в соборе нет никакого климата. Другое дело, если говорить о сохранности мозаик. фресок: они должны осматриваться, расчищаться, реставрироваться.
Некоторые опасаются, что в случае регулярной богослужебной деятельности везде будет копоть от свечей. Но это надумано. Число горящих свечей всегда можно ограничить. Кроме того, можно использовать свечи, которые не дают копоти. В частности, такие свечи используются в нашем храме Николы в Толмачах. Благодаря этому за 25 лет работы храма нам не пришлось делать ни одной расчистки, хотя свечи горят на протяжении всех богослужений.
Сегодня Исаакиевский собор содержится на государственные средства. Важно выяснить, сможет ли церковь обеспечить сохранность и должное поддержание в порядке такого великого собора. Если есть средства на это, то тогда вопрос только в техническом плане.
Исаакиевский собор - памятник культурного наследия. Получается, в случае его передачи церкви реставрационные работы должны контролироваться государством, а РПЦ может только выступать их заказчиком?
Все работы в любом памятнике архитектуры, подобном Исаакиевскому собору, должны быть под надзором специального комитета. Со стороны пришедший реставратор или художник не имеет права начинать работу в соборе, не получив на нее лицензию или аккредитацию.
Как бы то ни было, если Исаакиевский собор будет передан церкви, то должно быть заключено соглашение с музейным сообществом, в котором будет прописано, кто из штата сотрудников музея отвечает за работы и сохранность. Церкви необходимо взять на себя содержание этих сотрудников, оставить их на прежней зарплате и должностях. В таком случае, я думаю, проблем с передачей собора РПЦ возникнуть не должно.
Раньше, когда церкви начали возвращать храмы, бывали ситуации, что храм признавали объектом культурного наследия, ему требовалась срочная реставрация, представители церкви не имели права ничего сделать, а у государства не было средств, поэтому памятник культуры продолжал постепенно разрушаться. Причем у общины могли быть средства, но согласование с госструктурами длилось невероятно долго. Не может ли такая ситуация возникнуть и в случае с Исаакиевским собором?
Такие случаи бывали и есть. Нужно просто иметь здравый смысл. Конечно, если бездумно передвигать древние иконы, подвергать их воздействию солнечных лучей, выставлять на открытый воздух, незащищенными нести их на крестный ход, это будет нарушением хранения, которое приведет к утрате святынь.
В любых случаях все решается на личном уровне. Необходим один человек, но который имеет достаточное художественное образование для общения с людьми, отвечающими перед государством за этот памятник культуры. Тогда можно все согласовывать и хранить достойно - и иконы, и памятники зодчества.
Сегодня по поводу передачи храмов-памятников Русской православной церкви возникло много вопросов. Но ведь на протяжении многих десятилетий за ними никто не ухаживал, памятники разрушались. Раньше мы видели эти храмы в запустении, чего только в них не было: гаражи, склады горючих материалов и так далее. А сейчас только и слышны разговоры: как бы Церковь не погубила фрески и иконы, которые раньше хранились без должного контроля.
Думаю, эта тенденция идет от негативных взаимоотношений, сложившихся между государственной властью и церковью за советский период. К сожалению, до сих пор ложные стереотипы не вышли из сознания как многих музейных работников, так и служителей церкви. Но это опять-таки вопрос времени и личных отношений.
Каким образом был достигнут компромисс между Государственной Третьяковской галереей и храмом-музеем святителя Николая в Толмачах, настоятелем которого вы являетесь и в котором сегодня хранится и доступна верующим великая святыня - икона Божией Матери Владимирская? Может ли этот опыт послужить примером для последующего взаимодействия?
На протяжении многих лет ряд организаций и церковных, и частных говорили, чтобы мы занимали позицию, независимую от музеев. Но судя по тому, что происходит сегодня, это послужит во вред и храму, и музею. В итоге было заключено соглашение с государственной Третьяковской галереей, согласно которому наш храм имеет одновременно статус и домового храма, и музея. Кроме того, мы имеем право проводить все богослужения в удобное для нас время при согласовании его с администрацией галереи.
За 25 лет, конечно, бывали какие-то трения, но все можно благополучно разрешить. Сегодня у нас есть два дня, когда мы можем служить даже ночью - это Рождество и Пасха. Во все остальные дни храм открывается в восемь утра вместе со всем музейным комплексом Третьяковской галереи. К полудню мы проводим все богослужения. Затем храм работает в режиме экспозиции. Во время богослужений все желающие могут зайти в храм, не покупая билет в галерею.
Осуществление хранения икон, создание необходимых климатических условий, а также все работы, связанные с осмотром и поддержанием порядка в храме, - это обязанность сотрудников и нашего храма-музея, и галереи, мы являемся одной неразделимой семьей. Мы на госбюджете, поэтому получаем зарплату как работники музея. Средства, которые храм в Толмачах получает от пожертвований на содержание храма идут на покупку облачений, церковного вина, свечей, просфор, книг и подобных вещей, которые музей не может предоставить.
- Как вам удалось договориться обо всем с музейным сообществом?
Священноначалие в лице святейшего патриарха назначило меня в храм в качестве его настоятеля, а руководство Третьяковской галереи определило на работу как начальника храма-музея. Вопрос о том, каким будет храм в будущем (на тот момент он был руинирован), ставился на протяжении не одного года. Все, что делается в храме, было необходимо согласовывать с дирекцией музея. Сначала планировалось сделать здесь большой концертный зал. Но после переговоров мы решили, что это невозможно. Однако сегодня, когда храм имеет подобающий вид, в нем два-три раза в неделю проводятся концерты с участием хора Третьяковской галереи, исполняющего духовные и светские произведения.
Основные проблемы разрешились, когда в 1999 году в храм перешла на постоянное хранение Владимирская икона Богоматери. Для нее была сделана специальная климатическая капсула-киот. Это потребовало больших затрат, капсулу создавали на государственные средства. Кроме того, у нас есть еще один свободный киот, в который на праздник Троицы помещается для молитвенного поклонения икона "Святая Троица" преподобного Андрея Рублева. Также у нас в храме периодически выставляются другие почитаемые иконы из экспозиции Третьяковской галереи: Свенская, Донская и другие образы. Никто не возражает.
Еще один распространенный аргумент против передачи святынь и храмов РПЦ - что в таком случае к ним утратят доступ туристы. Так ли это? В чем причина претензий музейного сообщества?
Это предрассудки. На сегодняшний день мы имеем много примеров, когда в монастыри и церкви, являющимся музеями, туристы имеют свободный доступ. Например, Кириллов-Белозерский монастырь, Ферапонтов монастырь, храмы московского Кремля и другие. Если храм имеет художественную, историко-культурную ценность, если в нем есть росписи, святыни, то нужно договориться, чтобы в период дневного времени, когда нет богослужений, он был доступен для туристов.
Кроме того, зачем изобретать велосипед, когда он уже давно изобретен и положительный опыт есть? Например, на Западе многие храмы имеют статус храмов-музеев. Конечно, храмы строились для богослужения, а не для музея. Всемирно известные западные храмы - Саграда Фамилия в Испании, собор Святого Петра в Ватикане, собор Парижской Богоматери в Париже и многие другие - все они построены прежде всего как культовые сооружения. Но сегодня появилась новая форма взаимодействия. Теперь в храме совершается богослужение, а между мессами приходят толпы туристов. При этом никто никому не мешает. Конечно, бывают люди, настроенные враждебно по отношению к туристическому потоку, но это лишь значит, что нужно подбирать кадры, которые будут правильно относиться к доверенному им служению.
Однако в России любое соотношение церкви и государства в лице музейного сообщества воспринимается многими как противостояние, которого не должно быть. Церковь и музейное сообщество не должны чувствовать себя врагами или оппонентами, которых невозможно примирить. Мы - одна российская семья, и всегда можно договориться.
Есть несколько примеров удачного сотрудничества РПЦ и музеев. Например, в Смоленск недавно вернулась икона Божией Матери "Одигитрия". Ученые раскрыли икону, изучили ее, теперь все желающие могут поклониться образу в первоначальном облике. При этом икона находится в специальной климатической капсуле, за ней ведется постоянное наблюдение. Можно ли в том же направлении двигаться, например, в случае с Донской иконой Богоматери, к которой верующие имеют доступ лишь изредка?
Донская икона Богоматери никогда не хранилась в Донском монастыре, она лишь была явлена на месте основания будущей обители. В монастыре есть ее прекрасная копия. Когда приносят Донскую икону, в честь которой и был основан монастырь, одна из капсул-киотов, изготовленная специалистами на московском заводе полиметаллов, переносится в обитель для нее.
Вопрос о передаче Донской иконы церкви пока не поднимался. Однако если церковь имеет возможность сделать для образа хороший климатический киот и правильно потом его обслуживать, думаю, проблем с ежегодным использованием иконы в день ее праздника не будет.
Бывают еще ситуации, когда конфискованные у церкви при советской власти здания сегодня пытаются разрушить. Например, здание епархиального дома в Москве, в котором прошел судьбоносный Собор 1917-18 годов, хотели снести, и церкви пришлось пройти 30 судов, прежде чем здание вернули. Можно ли как-то упростить процедуру передачи исторических зданий?
По поводу этого здания была большая борьба. В духовном плане храм должен оставаться храмом. Православные люди верят, что если в храме была совершена на протяжении столетий хотя бы одна Божественная литургия, то навсегда это место святое.
Был передел собственности, и многие храмы и церковные здания уже принадлежат другим людям, которые заплатили за них свои деньги. Это требует каких-то компенсаций либо компромиссов. Например, если вы идете по нашему переулку, то все дома, которые расположены напротив нашего храма Николы в Толмачах, построены на средства храма. Теперь же они куплены частными организациями. Конечно, мы можем поднять архивы, но новые владельцы их уже отреставрировали и сделали это хорошо.
Какая модель взаимодействия церкви и музейного сообщества сегодня лучше - полная передача храмов РПЦ или их трансформация в храмы-музеи?
Пока у нас недостаточно специалистов, которые могут правильно хранить и отвечать за вверенные им сокровища. Я считаю, что идея храмов-музеев, когда они находятся в совместном пользовании Церкви и музеев, сегодня наиболее объективна. Может быть, в дальнейшем, когда у нас будет целый штат хороших сотрудников, музейных работников, воспитанных церковью и имеющих государственную аккредитацию, лучше будет передавать все храмы во владение церкви. Наши нынешние университеты уже готовят эти кадры. Но еще должно пройти время.
По-прежнему остается открытым вопрос, кто будет содержать переданные храмы. В случае, если храмы завтра отдадут церкви, будет очень проблематично их содержать. Все эти вопросы нужно решать на переговорах на государственном уровне с дирекцией музеев. Если этого не будет, то никакие указы, приказы, постановления не будут иметь силу.
Если мы правильно относимся к своей задаче и хотим, чтобы святыни были доступны и для людей верующих, и для потока туристов со всего мира, то мы должны, возможно, в чем-то себя ограничить и понять, что хранителями всего является не только церковь и государство, и не личность настоятеля храма или директора музея, а сам Господь, сохранивший святыни до наших дней на радость посетителям и паломникам этих храмов-музеев.